Тайна Соснового холма. Александра Турлякова

Фригга, что он делает с тобой… Зачем? – Целовала осторожно нахмуренные брови, распухшую скулу, разбитые губы.

      Арн дёрнулся, крутанулся в её руках, будто отстраняясь, шепнул:

      – Зачем пришла?

      – Я места себе не находила, в голову всё подряд лезет… Арн… – Она прижалась к нему, положила голову ему на плечо, подтягивая колени к груди. – Здесь холодно… Как ты тут? Я принесла тебе молока, здесь только рыба сухая, и сундуки закрытые…

      – Зачем?

      – Не ругайся на меня, – ответила Ингигерда тихо. – Тебе сильно больно? Чем я могу тебе помочь?

      Она потянулась вперёд и подобрала уроненный на земляной пол плащ, раскинула его и набросила на них двоих. Опять прижалась к тёплому боку Арна, вдавилась щекой в его плечо.

      – Ты замёрз? А есть хочешь? Тебе чего-нибудь давали?

      Она щебетала негромко, а он сидел у стены и слушал, не отвечал почти, даже глаза поворачивать было больно и шевелиться не хотелось. А голос её, тихий, заботливый, светлый успокаивал. Никого в этом мире, кроме неё одной, у него не осталось. Одна живая душа. Только она и заботилась о нём. И он с горечью всем сердцем, всей душой понимал, что не остаться им вместе никогда, и любить её он не может, запретна она, их любовь. И Хоган прав, конечно же, и если убьёт, застав их вот так, вместе, тоже будет прав. Потому что здесь, на этом берегу, он – никто, раб хёвдинга.

      – Что с нами будет? – спросил вдруг.

      Ингигерда оторвала голову, вглядываясь в дрожащей темноте в его лицо, поджала губы, вернувшись с небес на землю.

      – Любить мне никто не запретит! – шепнула в ответ.

      – А отец? Отдаст тебя другому и не спросит… – Голос Арна был голосом здравого рассудка, но любовь ещё билась, пыталась спорить в душе Ингигерды.

      – Я не пойду! – Ингигерда сбросила с себя плащ и резко села упрямо, чуть отстраняясь от него.

      – Пойдёшь. Ещё как пойдёшь…

      – Неправда! Ты меня ещё не знаешь! – Она вскочила на ноги, отряхнула землю и сор с платья, глядела сверху. – Может, это я тебе безразлична, и ты сможешь жениться на другой, а я… – она запнулась, помотав головой, вскинула подбородок. – Там молоко – выпьешь! Чашку спрячь где-нибудь. Плащ тебе…

      Собиралась идти, скрывая раздражение, но помедлила, склонилась к его лицу, поправила плащ на плечах и у шеи… и осторожно поцеловала в разбитые губы. Глаза Арна расширились от изумления и одновременно от боли.

      – Что делаешь? – Он выкрутился, дёрнув небритым подбородком.

      – Ни одной другой тебя не отдам!

      Ингигерда ушла. Арн долго-долго глядел куда-то в пространство, пока осознал, что губы его улыбаются, улыбаются сами собой. Вот глупец, тоже во всё это поверил?

      * * *

      Следующие два дня заточения Ингигерда не смогла больше прийти, а когда Арна выпустили, он пошатнулся от неожиданного яркого света, от пронзительной белизны, отразившейся в глазах. Чуть не упал от растерянности, аж рукой к двери подвала прислонился, глядя во все глаза.

      Весь двор, крыши домов, построек – всё-всё покрыто было белым чистым снегом. Снег выпал!