Sophia Isla. Доблесть маленькой души. Варвара Алексеевна Озерова

на время позабыв о грядущих хлопотах долгожданного праздника.

      Этой ночью в голове Мии Крафт звучал прокуренный голос коренастого диктора:

      – Знакомьтесь! В правом углу ринга – молодая супружеская пара Блейков! Вчерашние студенты-социологи, скандальные популяризаторы, борющиеся за право признания единственно верной теории – своей теории!

      Из зала раздался оглушительный шум аплодисментов. Дождавшись, когда шум поутихнет, диктор продолжил:

      – И в левом углу ринга – коренные жители Черапунджи, передающие из поколения в поколение свою многовековую историю…

      Аудитория раскалялась, подобно чану на костре, что только раззадорило алчного человека:

      – Так чья же правда победит в этом нечестном бою: злой язык чужеземца против языка нации…

      Акт второй. Начало вытекает из конца, или О жизни из первых уст

S.I.

      К трем часам ночи было слышно, как под окнами спящих жителей Черапунджи стонет от засухи сырая земля. Деревья трещали по швам: древесная кора вздымалась и лопалась, образуя новые пузыри. Все вокруг стонало от обезвоживания.

      Люди изнемогали от жажды, отчего их сны были омрачены миазмами скверных ощущений. Лишь дом Крафтов хранил прохладу – никто не страдал.

      Никто, кроме маленького Джим-Джима.

3 июля 1861

      Зеленый лес благоговеет перед маленьким мальчиком: все коряги перед ним будто исчезают, а утренняя роса расползается по коже, приятно освежая ее. Пылкой страстью, переплетенной нитью азарта, ребенок следует в глубь леса за мелодией, насытиться которой не в силах.

      Джим смело ступает по грязи. В его душе пылает любовь: вера в людей, пусть даже те и приносят ему боль; вера в жизнь, пусть даже та и заставляет его грустить порой; и вера в себя, как в прекрасный кувшин, в котором пересекаются силы всего того, что его окружает.

      Раскинувшиеся свободолюбивые ветви извиваются, гармонируют с женским голосом, подобно мембране, усиливая потоки торжественного песнопения.

      Джим приближается к поляне.

      На срубе дерева сидит женщина: голова ее опущена вниз, а мелодия, которую она тянет нараспев, поглощает воздух вокруг мальчика, оставляя для дыхания лишь звуки. Джим ныряет в толщу неизведанных вод с головой. Тяжесть погружения дала ему шестое чувство, подобно жабрам, необходимым на новой глубине.

      Такого влечения Джим-Джим никогда не испытывал ранее: ее пение – ее дыхание, а лес дышит с ней в унисон, будто он и есть этот звук, созданный здесь и сейчас.

      Женщина ласково пригласила Джима к себе на колени: ее руки бережно обхватили талию маленького мальчика и с легкостью перенесли его. Пение лелеяло слух Джима, медленно приближаясь к завершению последнего такта.

      Когда их накрыла звенящая тишина, Джим прильнул к ее застывшей груди, в надежде услышать стук сердца прекрасной лесной дивы, но вместо этого услышал красивый холодный голос.

      Такой приятный, что Джим мог бы назвать его сладким, если бы был в состоянии об этом подумать.

      Прекрасная женщина