Черные кувшинки. Мишель Бюсси

он такой во всем мире один. И вы его вычислили.

      – Я тоже так думаю, инспектор.

      – Пожалуй, ему чуть-чуть недостает воображения?

      – Вот уж нет!

      Вернулся Сильвио с большим стаканом, из которого торчала соломинка. На боку стакана красовался кружок апельсина. Беатрис поцеловала мужа в губы.

      – Ну, поскольку я вымок до костей, то испытывать жажды не могу по определению… – начал Серенак.

      – Простите, патрон! Что вы выпьете?

      – А что у тебя есть?

      – Пиво?

      – Прекрасно! Только похолоднее. На апельсин я не претендую, но от соломинки не откажусь.

      Беатрис одной рукой придерживала шаль, а во второй сжимала стакан.

      – Сильвио, скажи ему, пусть катится к черту.

      Бенавидиш расплылся в улыбке.

      – Темное, светлое или безалкогольное?

      – Темное.

      Сильвио снова исчез в глубине дома. Беатрис опять склонилась к фотографиям.

      – Это кто? Учительница?

      – Да.

      – Понимаю вас, инспектор. Она действительно… как бы это сказать… хорошенькая. Неотразимая. Как будто сошла с романтической картины. Или как будто специально позирует.

      Лоренс вздрогнул от неожиданности. Как странно. Во время встречи с учительницей ему пришла в голову та же мысль. Беатрис внимательно рассматривала остальные снимки. Она отбросила назад спадающие на лоб волосы и слегка нахмурила брови.

      – Инспектор! Хотите, я вам помогу?

      – С расследованием?

      – Да. На этих фотографиях есть деталь, которая прямо-таки бросается в глаза. Во всяком случае, в глаза женщине.

19

      Стефани Дюпен стояла возле круглого окна и глядела на улицу, по которой шли мокрые жители Живерни. На ней все еще было облегающее черное платье. Через несколько минут она отошла от окна на пару шагов и сняла платье. Полураздетый Жак лежал в постели на боку. Он поднял глаза от бюллетеня по продаже недвижимости в округе Анделис. Комната располагалась в мансарде. Посередине потолка тянулась дубовая балка, с которой свисала лампочка с абажуром, заливавшая комнату рассеянным светом. Кожа Стефани приобрела в этом освещении оттенок красного дерева.

      Стефани снова приблизилась к окну и стала смотреть на вечернюю деревню – площадь возле мэрии, тополя, школьный двор.

      «Что ты встала у самого окна, – подумал Жак, – тебя же с улицы видно!» Но вслух он ничего не сказал. Стефани буквально прилипла к окну. На ней был только лифчик, черные трусы и серые чулки.

      – Почему на похоронах все время идет дождь? – чуть слышно прошептала она.

      Жак отложил журнал в сторону.

      – Не знаю. В Живерни часто идут дожди, Стефани. В том числе во время похорон. Просто про дождь на похоронах люди дольше помнят. – Он уставился на жену пристальным взглядом. – Ты ложишься?

      Она ничего не ответила, но медленно отошла от окна. Развернулась в три четверти оборота и поймала свое отражение в круглом окне.

      – Я потолстела, тебе не кажется?

      Жак улыбнулся:

      – Смеешься, что ли? Ты…

      Он