Вампиры не стареют: сказки со свежим привкусом. Виктория Шваб

донесло до меня.

      – Она заслуживала того, чтобы жить вечно, – прошептала я в ответ, пытаясь не расплакаться.

      Измаил долго молчал. А потом произнес всего одно слово:

      – Заслуживала?

      – Она не была злой, не была стервой, она всегда старалась помочь людям. Я совершенно не такая, так почему я, почему не она? Злость не должна быть ключом к бессмертию, ты, мудак. Разве не должно им быть сочувствие, доброта или что-то хорошее?

      – Сети сказала бы, используй свою злость, чтобы исправить это. Измени мир, говорит она.

      – А что ты говоришь, Измаил?

      Он подошел ближе ко мне, молчаливый и серый на фоне ночного неба.

      – Я говорю, что злость так же ценна, как и сочувствие, если творит искусство, подобное твоему.

      Застонав, я сжала руки в кулаки. И так вдавила их себе в глаза, что увидела сверкание красных звезд.

      – Сегодня, – произнес он, стоя уже слишком близко, и его слова были едва громче дыхания, – сегодня последняя ночь. Если ты придешь ко мне, всё, что у меня есть, станет твоим. Если не придешь – больше никогда меня не увидишь. Хотя я не могу обещать, что не буду смотреть на твои творения, находясь где-то в этом мире.

      Я открыла глаза, но его уже не было.

      В прошлом сентябре, завернувшись в одеяло, которое мы стащили из больницы, мама сказала:

      – Я живу благодаря тебе, малышка. – Она поежилась, опустила тонкие, как бумага, веки и откинулась на спинку каминного кресла. – Благодаря тому, что ты говоришь обо мне. Что ты помнишь обо мне.

      – Это слишком тяжелое бремя! – закричала я – в прямом смысле закричала на нее. – Слишком большая ответственность. Мне всего семнадцать, мама.

      – Ты несешь мир на своих плечах, – прошептала она, погружаясь в сон. – Вы все несете.

      Ладно, я злилась.

      Нет, я была в бешенстве, свернувшись калачиком возле надгробного камня мамы, подняв ноги и руками прижимая их к груди. Я стукалась лбом о свои коленки с искаженным от напряжения лицом.

      Мне до боли не хватало ее. Настоящей, физической боли. Что, если превращение в вампира сохранит и ее? Эта боль постоянно была со мной, всё время. Словно часть меня, внутри моих костей.

      – Прыщи у тебя на лбу пройдут, а вот жир на животе останется, – сказала Сети в ответ на мой вопрос. Она посмеялась надо мной. – Магия сохраняет нас такими, какие мы есть, почти в идеальном нашем состоянии. Жаль, что ты думаешь, будто эта пухлая булочка неидеальна, но скоро ты научишься видеть иначе. Доверься крови, магии. Всё, что она оставит тебе, часть тебя.

      А что, если я превращусь в вампира и эта боль уйдет? Словно это не часть меня? Что, если магия крови вынет ее из меня? Это будет даже хуже – лишиться ее.

      Я медленно приоткрыла дверь галерейной квартиры и подтолкнула ее носком своего зимнего сапога. Измаил ждал у камина, облокотившись на него, словно фотомодель. Сети лежала на кровати на животе, задрав ноги и медленно покачивая ими вперед-назад. При виде меня она расплылась в триумфальной улыбке.

      Я спросила:

      – А