Апология дворянства. Александр Никитич Севастьянов

хотелось бы тут напомнить, что классовая борьба есть, все же, мощнейший исторический фактор, притом явно «социальный», а не какой-либо еще. Отрицать ее роль – на мой взгляд, излишне смело. Отказываться ее рассматривать, анализировать в текстах, посвященных революции, – мягко говоря, странно. И уж совсем несерьезной кажется мне попытка представить социальную революцию в качестве национальной, поскольку эти два вектора несовместимы по определению, онтологически. Никакая революция в принципе не может быть одновременно социальной и национальной, не будучи направлена против инородцев-колонизаторов. Каковых в России не наблюдалось, если не пытаться притянуть к делу варягов Рюрика (да и те, стараниями поколений русских историков, оказались в итоге балтийскими славянами) или татар Батыя.

      То есть, Октябрьская революция была безусловно национальной – но лишь со стороны нерусских народов (еврейского в центре и разнообразных по составу инородцев на окраинах), стремившихся лишить господства русскую господствующую нацию. Что вполне понятно и объяснимо. Вот с их стороны это была действительно национальная революция: антирусская. И эта цель была ими более чем успешно достигнута.

      Со стороны же русских Октябрьская революция была чисто социальной, направленной против тех классов и сословий (а вовсе не этносов), в ком эксплуатируемые видели эксплуататоров и угнетателей – от офицеров до помещиков, а главное капиталистов всех мастей: предпринимателей, купцов, кулаков и даже земледельцев-индивидуалистов66. Да и интеллигенции русской («прослойке» между классами эксплуатируемых и эксплуататоров, как утверждал Ленин) досталось крепко. Стремление видеть тут какую-то национально-освободительную борьбу, битву двух русских «этноклассов», при том, что самая успешная часть предпринимателей принадлежала к русскому старообрядчеству, а про сельскую буржуазию и говорить нечего (плоть от плоти русского народа!) – означает лишь одно: дефективность оптики историка. Это в лучшем случае, если не ставить под сомнение добросовестность ученого.

      Кстати, жизнь показала, что ничего врожденно этнического (архетипического, как сказал бы Соловей) культурная дистанция российских верхов и низов в себе не содержала. При советской власти вузы стали массово выпускать рабоче-крестьянскую интеллигенцию, которую готовили в т.ч. по вполне «дворянским» программам, включая знание языков и основ европейской культуры. Не находя в том ничего «этнически чуждого и враждебного». Что не позволяет принять тезис об «этнически дифференцированных» закономерностях психики верхних и нижних классов дореволюционной России. В душе весьма многих русских рабочих и крестьян, как выяснилось экспериментально, не содержалось ничего «имманентного», что не позволяло бы им адаптировать культуру «бывших». Ниже эта тема выговорена подробнее.

      «Русская» революция?

      Опровергая тезис о якобы «русской»

66

Красноречивый факт: немедленно после Февраля крестьяне начали не только захват последних помещичьих земель и разорение усадеб, но и – что самое главное! – дележку частновладельческих земель зажиточных, «обуржуазившихся» крестьян. К концу 1917 года большинство земель, ранее закрепленных в собственность, было переделено между крестьянами по уравнительному принципу.