Сын Кощея. Анатолий Казьмин

несколько шатались по площади, завывая песни и приставая к прохожим. А ближе к центру во дворе кабака Сократа шла пьяная же драка. И грязь. Плиты, которыми была уложена площадь, покрывал слой мусора. Не знаю, но именно эта грязь меня бесила больше всего.

      – Всё, деда, хватит с меня, насмотрелся, – заявил я, когда мы распрощались с возчиками, отправившимися разгружать телеги и, прихватив бесенят, пошли по лестнице на Холм. По грязной лестнице!

      А во Дворце тоже было очень неуютно. Даже не знаю, как объяснить… Пыли и мусора не было, вроде всё как всегда, но… Придворные, монстрики, бесы, люди и даже скелеты, проскакивали мимо нас, вжимаясь в стены, передвигаясь чуть ли не на цыпочках, не разговаривая и опустив головы.

      – Ничего не понимаю, деда, – вздохнул я, когда мы свернули в коридор, в котором располагалась Канцелярия.

      – А я вот начинаю понимать, – промолвил Михалыч и толкнул нашу дверь.

      – Ура, – выдохнул я и рванул… Угадайте куда? Правильно – на диванчик. – О-о-о… Красота… Наконец-то мы дома!

      – А ты всё валяешься, Федька? – в Канцелярию зашёл Кощей, остановился и махнул рукой кому-то в коридоре: – Давайте заносите.

      Десяток скелетов с шумом и клацаньем стали затаскивать к нам большой стол.

      – Подарок, – пояснил царь-батюшка. – От меня, любимого.

      – Спасибо, Ваше Величество, – я с неохотой поднялся. – Классный стол. Большой, крепкий.

      – Ну а то, – согласился Кощей. – Лично столярному цеху заявку подавал. Ну, всё? Работайте тогда, – и он быстрым шагам покинул Канцелярию.

      – Работаем, – пробормотал я, вновь укладываясь на диван.

      – А и ничего вроде, – дед попинал ножку стола, а потом провёл ладонью по столешнице. – Сойдёт. Чайку, внучек?

      – Чайку, деда, – согласился я и взялся за булавку-говорушку. – Гюнтер? Зайди к нам на кружечку чая со сгущёнкой.

      – Тишка, Гришка! – тут же среагировал дед. – Марш рысью к Иван Палычу за сгущёнкой! Да печива какого-нить прихватите, понятно? Да смотрите мне, чтобы вежливо да с поклонами к Иван Палычу обращались! И никуда больше не сворачивайте, проказники, а то ухи надеру, ясно?!

      – Пойду голову помою, – заявила Маша. – Вы же пока без меня справитесь, Теодор?

      – Без проблем, Машуль, конечно иди.

      – Сидора позвать, внучек? – предложил Михалыч. – Ивана?

      – Позже, – покачал я головой. – Вот выясним у Гюнтера обстановку, тогда и за них возьмусь.

***

      – Присаживайся, – махнул я, вошедшему к нам Гюнтеру. – Не стесняйся. Налегай на сгущёнку. Можешь даже целую ложку в кружку положить. А, ладно, гулять, так гулять – две ложки!

      – Теодор, – Маша вышла из своей комнаты в халате, с полотенцем на руке и флакончиками и баночками в ладонях, – я в ванной, если что.

      – Для «если что», у меня Варя есть, – хмыкнул я.

      – Фи, – донеслось уже из коридора.

      – Гюнтер, сходишь, потрёшь Маше спинку? – предложил я, устраиваясь за столом напротив него.

      – Фи, – повторил он Машину грубость.

      – Ладно. Пока