Невернесс. Дэвид Зинделл

их при себе? Я полагал, что это возможно. Он человек бесстрашный и слишком живой, чтобы не нуждаться в свежем ветре, дующем навстречу, в сверкающих кристаллах цифрового шторма, в холодной звездной красоте космоса. Не он ли, страстный любитель жизни, сказал мне однажды, что мгновения человеческого бытия чересчур драгоценны, чтобы тратить их на сон? Поэтому он практиковал бессонницу и ходил вот так, то напрягая, то расслабляя мускулы, и днем и ночью, подхлестываемый адреналином и кофеином, движимый потребностью видеть, слышать, быть.

      Почувствовав редкий прилив жалости к нему (а заодно и к себе за то, что терплю его выверты), я сказал:

      – Мне кажется, вас что-то тревожит.

      Сказал я это зря. Хранитель терпеть не мог жалости и презирал жалельщиков, особенно тех, кто жалеет себя.

      – Тревожит! Что ты можешь знать о тревоге? Вот послушал бы, как механики просят меня снарядить экспедицию в туманность Тверди, тогда и говорил бы, будь ты неладен!

      – О чем это вы?

      – О том самом. Марта Резерфорд и ее фракция желают, чтобы я отправил туда настоящую экспедицию! Чтобы я послал в Твердь целый лайнер! Точно я могу себе позволить потерять лайнер с тысячью специалистов!

      Они думают, что если тебе повезло, то им тоже повезет. А эсхатологи уже заявляют, что, если экспедиция состоится, возглавят ее они.

      Я стиснул подлокотники стула и сказал:

      – Мне жаль, что мое открытие вызвало столько проблем. – На самом деле никакого сожаления я не испытывал. Я был в восторге от того, что мое открытие – наряду с открытием Соли – расшевелило степенных специалистов нашего Ордена.

      – Открытие? – рявкнул он. – Какое такое открытие? – Он подошел к окну и погрозил кулаком серым штормовым тучам, плывущим над Городом с юга. Я вспомнил, что он не любит холода и ненавидит снег.

      – Но ведь Твердь… Она сказала, что секрет жизни…

      – Секрет жизни! Ты веришь лживым словам этого лживого галактоида? Чушь! Нет никакого секрета в «старейшей человеческой ДНК», что бы эта белиберда ни означала. Никакого секрета нет, понимаешь? Секрет жизни – это сама жизнь, которая идет себе и идет, больше ничего.

      В этот миг, как бы соглашаясь с его пессимизмом, прозвонили низко и гулко одни из его часов, а он сказал:

      – На Утрадесе настал Новый Год. Они поубивают всех больных белокровием младенцев, родившихся в прошлом году, потом напьются и будут совокупляться целые сутки, пока чрева всех женщин не наполнятся снова. Жизнь идет себе да идет.

      – Мне кажется, Твердь сказала правду, – сказал я ему.

      Он хрипло рассмеялся, и по коже вокруг его глаз побежали трещины, как по льду.

      – Пра-авду! – протянул он с горечью. – У богов что правда, что ложь – все едино.

      Я сказал ему, что у меня есть план, где искать старейшую ДНК человека.

      Он снова засмеялся – да так, что длинные белые зубы ощерились и слезы выступили на глазах.

      – План, говоришь. Ты еще мальчишкой все строил планы. Помнишь, как я учил тебя замедлять время?