Грустная песня про Ванчукова. Михаил Зуев

Ванчуков.

      – Мозг изучают, во всех проявлениях. И морфологию, и биохимию, и электрофизиологию, и психологию. А знаешь, что там в подвале?

      Ванчуков покачал головой.

      – Там хранилище с сейфовой дверью. А за ней – банки со срезами мозгов разных людей. Есть особая комната.

      – Зачем? – спросил Ольгерд.

      – Там хранят срезы мозга Ленина.

      – Ты там был?

      – Был. Один раз.

      – А меня с собой возьмёшь?

      – Если пригласят, возьму! – рассмеялся Козак, открывая ключом скрипучий замок дерматиновой двери.

      Внутри уютно пахло старым домом. Запах был знаком Ванчукову: очень похоже пах внутри комод бабушки Калерии. И ещё из подвала пахло супом, очевидно, сваренным для виварских собак. Широкая лестница со стёртыми, а то сколотыми местами, ступенями вела на второй и третий этажи.

      – Нам с тобой наверх, – сказал Саша, забрал из рук Ванчукова портфель и бодро зашлёпал по невысоким ступенькам.

      Дверь на третьем была белая, тоже двустворчатая и очень высокая – почти до потолка. Саша открыл, зажёг свет. Показал налево:

      – Гардеробная.

      Направо:

      – Туалет и ванная.

      Сняли верхнюю одежду, вытерли ноги.

      Прямо открывался короткий неширокий коридорчик. В него выходили два дверных проёма. За одним располагалась не очень большая квадратная комната, под завязку забитая всякой пока ещё непонятной Ванчукову аппаратурой. Четверть комнаты занимала отдельная камера с дверью, сделанная из мелкой некрашеной металлической сетки.

      – Это что? – спросил Ольгерд.

      – Камера для регистрации электроэнцефалограммы. Экранированная. А то наводки большие. Иначе шумы полезный сигнал могут забивать.

      Возле единственного низкого оконца комнаты стоял чей-то рабочий стол со стулом, весь заваленный бумагами. Рядом со столом – закрытая дверь.

      Козак потянул ручку:

      – Тёмная комната. Она же фотолаборатория. Она же чайная и кофейная.

      Внутри тёмной комнаты по стенам стояли два шкафа со стеклянными, занавешенными изнутри, дверцами. В центре – овальный стол с чайником, сахарницей и чашками; четыре стула.

      – Пойдём, дальше покажу, – предложил Козак, бросив портфель на стул в фотокофейной.

      За вторым дверным проёмом начиналась большая светлая комната со свисающей с потолка красивой многозеркальной хирургической лампой. Под ней операционный стол. У длинной стены слева – стеллаж с аппаратурой. По правой стене стояли два рабочих канцелярских стола со стульями. В оба окна торцевой стены были врезаны кондиционеры воздуха.

      – Это зачем? – Ольгерд показал на кондиционеры.

      – Летом бывает жарко. Нельзя, чтобы животное в эксперименте перегревалось.

      Ванчуков понятливо кивнул.

      Из комнаты были ещё две двери.

      – Кабинет шефини, – кивнул Саша на правую. А там, – он показал на левую, – царство биохимиков с центрифугами и хроматографами. Собственно,