Грустная песня про Ванчукова. Михаил Зуев

Я Изольду Михайловну сейчас отвезу… да, отвезу и сразу вернусь! У меня приданое для вашего малыша давно уж припасено! Отдел рабочего снабжения в положение вошёл, постарался! Коляска – та вообще немецкая, киндерваген гемахт ин Дрезден[8]! И вы, Калерия Матвеевна, не беспокойтесь! Пусть зима тут в степи и холодная, а жизнь теперь у нас совсем другая будет, тёплая… Отогреют всех нас дети-внуки…

      Изольда, бережно, мелкими шажками ведомая под обе руки вниз по лестнице мужем и Нечистым, вдруг всплеснула руками:

      – Ой, сумку, кажется, забыла…

      – Я сейчас! – крикнул Сергей; помчался наверх. – Идите, спускайтесь, я догоню!..

      В прихожей схватил сиротливо забытую в углу холщовую сумку с нехитрыми причиндалами, запрыгал цаплей через две ступеньки вниз. Нечистой осторожно грузил испуганную Изу в хрипящий на холостых хилым бензиновым моторчиком сорок седьмой «газон». Сграбастал сумку, залез сам, хлопнул водителя по плечу – мол, трогай – проорал в открытую дверь Ванчукову:

      – Фёдорыч, не дрейфь, я скоро!

      Без пяти минут бабушка, Калерия Матвеевна, не зная, куда себя деть, переминалась больными ногами возле гладильной доски. Стопка простынь и пелёнок – прогладить-то надо с обеих сторон! – потихоньку росла.

      – Я на кухне посижу… – тихо сказал Ванчуков.

      – Конечно, Сергей Фёдорович, идите. Поглажу пока. Поужинайте, всё готово.

      – А вы?

      – Да не до еды мне, дорогой Сергей Фёдорович. Кусок в горло не лезет.

      Ванчуков пожал плечами, кивнул, повернулся и пошёл через длинный коридор, в который выходили все три крошечные комнаты дом-приезжской малосемейки, на шестиметровую кухоньку. Заглянул в одну кастрюлю, приподняв крышку, в другую. Есть и правда не хотелось. Снял телефонную трубку, набрал «ноль семь». Назвал город, номер телефона. Только успел насыпать в турку три ложки кофе из жестянки ленинградского молотого, как телефон коротко несколько раз хрюкнул.

      – Спасибо, – ответил Сергей телефонистке, – я, да… заказывал.

      Трубка немного помолчала, потом отозвалась баритоном:

      – Да, слушаю.

      – Здравствуй, Витя! – бодро откликнулся Сергей.

      – О-о-о, Серёжа! – обрадовалась трубка. – Как твои дела?

      – Ничего, вроде пообвыкся.

      – Холодно у вас?

      – Не так холодно, как противно, – поморщился Ванчуков.

      – Как жена? – спросила трубка Витиным голосом.

      – Час как в роддоме.

      – Ну, ты молодец! – обрадовалась трубка.

      – Стараюсь, – поддакнул Сергей. – Слушай, как там мой?

      – Твой-то? Серьёзный он, Серёжа. Прямо как ты в молодые годы… – в голос Виктора замешалась смешинка. – Не нарадуюсь. А ты что, волнуешься?

      Ванчуков промолчал.

      – Ладно, Серёжа, ладно. Понимаю тебя. Ты далеко, сердце отцовское неспокойно. Но ты это зря, милый ты мой. Лёва твой молодец. Я под него уже аспирантское место выбил.

      – С трудом? –

8

Детская коляска, сделано в Дрездене (искаж. нем.).