Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах. Коллектив авторов

по своим талонам за вторую декаду три тарелки супа и принесла их в стеклянной банке. Но хлеба у меня не было, потому что вперед не дают, а сегодняшнюю норму я уже съела. Рано утром принесу им свои 125 г. Но что это для семьи в восемь человек?

      Некоторые из наших инспекторов-контролеров до того забюрократились – это в голодном-то Ленинграде, – что даже кричат на клиентов, приходящих за хлебными карточками.

      Есть в нашем городе и такие, что настроены враждебно, ждут немцев. Виновницей голода и войны считают советскую власть. Наш сосед Васильев даже изрек: «Ну, теперь вопрос скоро решится. Немцы прут на Москву. Возьмут Москву, и войне конец». Ждет немцев.

      Нет света, нет воды. Мы сидим на жестком электролимите. Поочередно выключается на неделю то один, то другой район. Уже два месяца, как нет керосина. У нас нет дров. А морозы стоят такие, что трамваи и троллейбусы стоят. Ленинградцы тянутся пешком с Охты и других окраин в центр города. По дорогам, по рельсам, не считаясь с правилами уличного движения, тянется народ пешком, волоча за собой детские саночки с домашним скарбом или с больными, ослабевшими людьми либо с мертвыми, зашитыми в простыни или одеяла. Санки теперь самый распространенный вид транспорта в Ленинграде.

      11 декабря 1941 года

      С сегодняшнего дня нам, контролерам, установлена 1-я категория: будем получать 250 г хлеба. Значит, нам с Михаилом будет полегче, вместе с его 125 г будем иметь 375 г хлеба в день.

      13 января 1942 года

      Сегодня Михаил собрал с подоконника оставшиеся с осени промерзшие зерна овса и пшена, которыми он кормил голубей. Маленькая, совсем крохотная горсточка – не более столовой ложки. Они, эти зерна, были вперемешку со снегом и голубиным пометом. Он промыл их и сварил «с крупкой».

      Сварил студень из столярного клея, который выменял на рынке на пару своего трикотажного белья. Кроме столярного клея получил горсточку табаку. Он очень страдает из-за отсутствия курева. Пару раз даже отдал свои ломтики хлеба за табак.

      10 апреля 1942 года

      22 марта умер Михаил. Я тоже была уже в состоянии полнейшей прострации. Лежала на своей кровати, а Михаил на своей, три дня лежала с покойником. Только 25 марта пришли девушки из МПВО, зашили его в простыню и сохранившуюся зеленую гардину.

      В день его смерти, в 8 часов утра, какая-то сила заставила меня встать с постели и почти ползком дотащиться до столовой: хотела получить для Михаила и для себя суп и кашу по нашим карточкам. В столовой была огромная очередь. Только к 12 часам дня получила я наши порции и потащилась домой. А когда пришла, Михаил был уже мертв.

      25 марта, когда бойцы МПВО положили его останки на большие деревянные сани-розвальни, я пожелала сопровождать его до морга.

      Посадили на сани и меня, закутали в шали и множество платков поверх моего ветхого зимнего пальто.

      Моргов в Ленинграде было много – тот, куда свезли Михаила, помещался где-то возле завода имени Марти. Помню, что я даже не ужаснулась, когда увидела штабелями, как дрова, сложенные трупы.

      17