Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах. Коллектив авторов

Канавы.

      – Стой! Куда?

      – В Ленинград, – ответил я подошедшему ко мне красноармейцу в летней пилотке. Проверив документы, патрульный, улыбнувшись, заметил:

      – В Ленинград едва ли пройдешь, смотри не сбейся с пути, а то попадешь в гости к немцам.

      Спасибо дал закурить.

      Покурил, напился воды, как будто легче стало. Двинулся в поход.

      Иду по краю проселочной дороги. Кто-то шевелится в лесу, впереди какой-то шум. Холодный пот выступил. Что делать? Идти или подождать? Ждать хуже: могут подумать, что испугался.

      – Товарищ, нет ли спичек? – спросил чей-то голос.

      – Нет. А вы кто такой?

      – Колхозники мы, из деревни. Деревню бомбят, вот мы и живем в лесу, вырыли себе землянки, здесь и находимся.

      – Нет ли чего-нибудь поесть?

      Холодная картошка, печеная, горелая, сплошной уголь, с голодухи показалась вкусной, ем да расспрашиваю. Как пройти? Скоро ли Шлиссельбург? И т. д. Бедные ребята, старики, прогнали их с насиженных мест.

      Пользуясь присутствием людей, проспал спокойно три часа.

      6 сентября [1941 года]

      Весь день и вечер в дороге. Вдали виднелся большой населенный пункт.

      Ночь. Вот пристань. Меня ведут мимо нее в милицию. Тут свои порядки, мало иметь документы, надо еще иметь отметку местной милиции. ‹…›

      Силы на исходе. Иду по улице, не пьян, а шатаюсь из стороны в сторону.

      Прилег отдохнуть на скамейку у пристани. Резкий свисток. К пристани подошел небольшой пароход, такие, какие ходили по Неве. На берег вышел военврач, в белом халате. За ним вынесли на носилках 12 тяжелораненых молодцов. Стоны, крепкая ругань, лужи крови. ‹…›

      7 сентября [1941 года]

      Едва прибывший катер пришвартовался к пристани, завыла сирена, предупреждающая об авианалете. ‹…›

      Иду на вокзал станции Шлиссельбург[17]. Пикирующие бомбардировщики бомбят Дубровку. Тут войска, мирные жители. ‹…›

      7 часов вечера. Стервятники на бреющем полете строчат из пулеметов, лежу в кустах, Слышу неприятный свист пуль. Неужели мне суждено здесь погибнуть? Не выполнить слово, данное при прощании. Алексей Михайлович! Зина! Я рядом с вами, горю желанием быть вместе с нашим тесно спаянным коллективом. Я дал вам слово, слово товарища, большевика, и во что бы то ни стало его выполню.

      10 часов. Отбой воздушной тревоги. Поезд мчится в Ленинград. Не верю, пока не окажусь на перроне Финляндского вокзала, я же ленинградец. Мельничный ручей, Пискаревка, Ленинград. Любимый, моя гордость, каким ты стал для меня дорогим и близким. Вновь я твой, только уставший и слабый, с непослушными ногами.

      Телефонная будка. Автомат. Не могу воспользоваться: нет денег. Звоню из кабинета дежурного:

      – Кто у телефона?

      – Кириллова.

      – Тоня, говорит Бернхардт.

      – Кто, Бернхардт? Товарищ, не говорите глупости, Бернхардта нет, он пропал без вести.

      – Как пропал, да я у телефона, Тоня?

      Но она уже повесила трубку.

      Звоню снова:

      – Тоня, дайте мне к телефону Алексея Михайловича.

      Буркнув

17

Шлиссельбург – ныне Петрокрепость – железнодорожная станция Ириновского направления Октябрьской железной дороги, находится на правом берегу Невы напротив одноименного города.