Северное сияние. Виктория Мальцева

азлично: во-первых, давно пора уже браться за собственное дело, а во-вторых, совсем скоро я не смогу работать.

      Настя – моя подчинённая. Соображает она хорошо, но у неё нет лицензии, в отличие от меня, поэтому я командую, а она выполняет. Однако, невзирая на должностную иерархию, общаемся мы на равных. Настя очень любит рассказывать о себе, России и русских традициях, а я люблю слушать. Настя замужем за парнем, в третьем поколении рождённом в Канаде. Джеймс хороший, но детство у него было вроде моего – в шестнадцать оказался сам по себе, правда на улице не жил, сообразил, как о себе позаботиться. Просто поумнее меня парень оказался.

      – Очень хочу, очень! – говорит мне Настя. – Иногда плачу, чтобы он не видел, в ванной закрываюсь. Но как ни заведу разговор, всё одно и то же: «Из таких, как я, не выходят отцы. И я не уверен, что прокормлю вас».

      – Почему? Ты же говорила, он хорошо зарабатывает.

      – Да, зарабатывает. Но с детьми расходы будут больше. Я готова в чём-то себе отказать, но не Джеймс.

      – Ну… – вздыхаю, – я знаю одно: парни терпеть не могут секс в презервативе. Прямо конец света. А это, некоторым образом, сосредоточивает всю власть в принятии решений о воспроизводстве в наших женских руках.

      Настя смотрит, вылупив на меня глаза, а я ей подмигиваю для пущего эффекта и проверяю электронную почту. На прошлой неделе сдала анализы и попросила результаты сообщить письмом, а не звонить.

      На почте пусто, а до окончания ланча осталось ещё полчаса. И я, конечно, заглядываю в Инстаграм. У Лео теперь ещё один паблик – на этот раз профессиональной модели. Вчера у него были очередные съёмки, наверняка уже получил фотографии и опубликовал в своём профиле.

      Открываю – так и есть. Похоже, опять рекламирует трусы. На нём надеты только боксеры и белая кофта, само собой расстёгнутая, поэтому большая часть груди видна. На самом деле, у него нет таких секси-кубиков на животе. Они есть, но не такие очевидные, и я всегда его дразню, что их наверняка ему какими-нибудь тенями подрисовывают, чтобы вкуснее смотрелся в кадре.

      Хотя, куда уж вкуснее. Он сидит в полусогнутой позе, водрузив локоть одной руки на колено и смотрит в объектив. Волосы ему уложили в таком беспорядке, в каком они в реальной жизни бывают у него только по утрам, когда он полусонный и растрёпанный нависает надо мной и лезет рукой под майку. В майке и трусах мне можно спать, в пижаме нет.

      – Боже, какой красавчик! А смотрит как! Прямо мурашки! – заглядывает в мой телефон Настя.

      Самые красивые, самые чувственные, самые проникновенные фотографии получаются у него, когда болит спина. Сам сказал.

      Публикация сделана всего час назад, а в комментариях уже сплошные сердечки. Дамы плещут восторгами. Я улыбаюсь и верю с трудом, что сегодня утром парень со снимка стонал мне в ухо, целовал, и снова говорил, что любит. Он всегда мне это говорит, когда находится на пике эмоций. Любых.

      – Надо же…, – улыбается Настя. – Представляешь, а ведь кто-то с ним спит!

      Ólafur Arnalds, Bonobo – Loom

      Вся кухня залита светом заходящего солнца – самое красивое и самое умиротворяющее время в сутках. «Наша сосна» сейчас нарисована реальностью на подложке из апельсиновых лучей, таких же ярких, как человеческая жизнь.

      Лео стоит ко мне лицом, к своему любимому окну спиной, и нарезает на кухонном островке овощи соломкой для роллов. Он даже не успевает поднять голову и посмотреть мне в глаза, а я уже знаю – что-то случилось. Нет, у него не опущены плечи, не уронена голова, не трясутся руки, он не лежит – он готовит, но я знаю: что-то не так.

      – Что случилось, Лео?

      Он поднимает глаза, и в то же мгновение я знаю, что это.

      – Из клиники звонили. Вернулись результаты твоих анализов. Ты беременна?

      – Фух… – выдыхаю. – Да.

      – Но мы ведь не обсуждали это, так? Мы не говорили об этом.

      – Мы говорили. Ты сказал тогда, что тоже хотел бы.

      – Лея… Лея! Лея, всё это было слишком давно! До того, как изменилось!

      – Ты передумал?

      Я знаю, дело не в этом, но мне нужно выиграть время, переключить его внимание на чувство вины и придумать что-нибудь.

      – Это нечестно.

      Он поджимает губы и переводит взгляд на свои руки – я перегнула палку. Сделала ему больно… вернее, ещё больнее, из-за своих тупых манипуляций.

      – Прости меня… Я знаю, что дело не в этом, прости, я знаю!

      Подхожу к нему, но он не позволяет себя обнять.

      – Зачем? Зачем? Зачем, Лея? Тебе плохо так, только со мной?

      У него слишком красные глаза. Он вот так плачет, теперь я уже знаю, без слёз, только глаза краснеют. Но никогда настолько сильно, как сейчас.

      – Мне просто очень хочется, Лео, стать матерью тоже, – признаюсь ему шёпотом.

      – А что мне делать? – он старается проглотить ком с шипами в горле, но тот никак не идёт, застрял. – Что мне делать?

      Лео не может одеть в слова свой страх, сказать вслух, что что-нибудь может пойти по