О том, как ты была всегда. Евгений Морозов

из кручины – крик —

      рассерженной машины

      заводит маховик.

      Сегодня вместо слова

      лишь небо таково,

      что ты любил бы снова

      горячий звук его

      и словно видишь в оба

      дневного хора взрыв,

      и словно бы особо

      от радости чуть жив.

      Понятный, будто детство,

      молчок подснежных трав —

      последнее, но средство

      ответить не соврав;

      средь холода, где нету

      ни речи, ни пути,

      возможность – радость эту

      за пазуху спасти.

      Ещё прилежно ранит,

      ещё внутри – согрет —

      в крови, в груди, в гортани

      невысказанный свет.

      За причинённый воздух,

      где звёзды пролегли, —

      следы ночных полозьев

      над трубами вдали.

      За то, что это значит,

      как не остынет тишь

      и новый день так начат,

      что чуешь и молчишь…

      Спешный космос, собранный тобой…

      Спешный космос, собранный тобой

      из попыток речи, – сам собой

      продохнул и стал скрипичным звоном.

      Я оглох от дома, как любой,

      кто не разговаривал с драконом.

      Вспоминал, как небо голубо́,

      приозёрно, смежно и его

      жернова подсвеченные гру́бы,

      и следил сквозь пропасть, где всего —

      многозвездья хвост и зубы, зубы…

      Смерть назад, за воздух не виня,

      глиносвод, надтреснут от огня,

      от неотдыхающей работы,

      так же стыл, сквозь сон себя стремя,

      и ещё отваживал кого-то.

      За сурьму во взгляде, за провал

      млечной зги, где вечно и здоро́во,

      из беды, из гула – я позвал

      на извод рассыпанное слово,

      за живую прорезь в черноте,

      сквозь какую видно много резче,

      как уже другие, как не те —

      на свету затеянные вещи.

      Даже если в пристальной гурьбе

      не в подвохе дело, не в обидах —

      честное, простое, о тебе

      чувство одиночества на выдох,

      что и самый взгляд твой – ночь в реке,

      сутки прочь с луною налегке,

      где искал ты с жадностью и где бы

      мог читать на диком языке

      туловище с крыльями в полнеба…

      О том, что бывает с лицами

      Так легко —

      сделать родные лица тяжёлыми,

      скорбными, жёсткими на ощупь, вчерашними,

      искажёнными сиротливой гримасой,

      переживающими за себя и твою неправду.

      Промасленный, непонятливый зверь,

      насмотревшийся фикусов в оконной раме,

      протеинового солнца в опрятном горшке,

      розового бульона в уютном телевизоре,

      кружевных обоев на нищей стене,

      ты видишь на этой на самой стене

      пряничные маски виноватых желаний,

      горестные углы запечатанных ртов,

      ямы