Леонид. Александр Проханов

и направлял их к олигархам. Потом поселился архиепископ, который ведал международными делами православной церкви. До сих пор нет-нет, да и пахнет ладаном. Теперь, господа, здесь живу я, и вы представляете, каково мне ночами? – Златоведов засмеялся. Лана видела, как от смеха дрожат изумруды на его серебряном цветке.

      – Теперь же, господа, я хочу услышать ваше мнение по поводу российских дел. Ибо каждый из вас в какой-то степени исповедует идеи тех, кто жил в этой квартире, – Златоведов указал на высокого смуглого гостя с черными, как сливы, глазами:

      – Ведь вам близки убеждения Льва Давидовича Троцкого, не правда ли?

      – Троцкий – величайшая мировая фигура. Россия должна гордиться тем, что дала миру Троцкого. Советский Союз – это воплощенный Сталиным троцкизм. Нам нужен новый Троцкий. Он превратит в монолит сегодняшний русский кисель. По сравнению с Троцким Президент Троевидов – жалкая букашка! – глаза троцкиста стали фиолетово-черными и отливали медью.

      – Троцкизм превращал Россию в жестокий хазарский каганат. Сталин спас русский народ, который сегодня говорил бы на иврите. Интернационал Троцкого был мировой еврейской диктатурой. Бог послал России Сталина! – маленький белесый историк минуту назад казался любезным. Но вдруг превратился в сердитого хорька. Лицо заострилось, во рту хищно блеснули желтоватые зубы: – К сожалению, Сталин не добил троцкистов, и вот они, пожалуйста, снова здесь!

      Лане казалось, две тени, Сталина и Троцкого, бесшумно сражались, крутились под потолком. Тут же метались тени Ягоды и Ежова. Полемисты за столом яростно спорили, оскорбляли друг друга. Сверкали вспышки фотоаппаратов. Перемещались вдоль стен операторы с телекамерами. Златоведов наслаждался спором, не давал ему угаснуть. Вдохновлял одного: «Великолепно! Мощная логика!» Подбадривал другого: «Не поспоришь! Блестящая полемика»!

      Среди операторов и фотографов находился юноша, почти подросток. На голове его от волнения трепетал светлый хохолок. На тонкой шее крутилась во все стороны круглая голова с голубыми глазами, которые то возмущались и темнели, то восхищались, становились прозрачным, как апрельская вода. Ему хотелось вмешаться в спор, он порывался, и с трудом себя останавливал. Принимался фотографировать.

      Лана была оглушена криком. Удивлялась ярости, с которой обсуждались дела давно минувших дней. Ненависть, как гарь в курной избе, летела в окно. Кремль, затуманенный ненавистью, превратился в чешуйчатую зеленую ящерицу.

      – Друзья, мы прожили ужасный двадцатый век. Весь век Россия провисела на дыбе. Нам пора перевернуть эту черную страницу истории. Конечно, Троевидов – не совершенство, но при нем хотя бы нет репрессий, – это говорил писатель, чьи романы казались бархатными, но были писаны на железе. Он призывал к примирению в культуре, но его творчество множило ссоры. – Нам нужно отбросить эту смехотворную русскую мифологию, – о «Русском чуде», о «Русской мечте». Вступить, наконец, в семью европейских народов, и у нас станут