Шолохов и симулякры. Евгений Петропавловский

свою слезу.

      В сердце чистое нагажу,

      Крылья мыслям остригу,

      Совершу грабёж и кражу,

      Пятки вылижу врагу.

      За кусок конины с хлебом

      Иль за фунт гнилой трески

      Я, порвав все связи с небом,

      В ад полезу, в батраки.

      Дайте мне ярмо на шею,

      Но дозвольте мне поесть.

      Сладко сытому лакею

      И горька без пищи честь.

      Не удержался «проклятый» поэт ни в ЧК, ни в литературе. Не вписался в эпоху и покатился по наклонной. Пил беспробудно, денег на жизнь не хватало, и он стал профессионально нищенствовать. Маячил на углу Невского и Литейного проспектов с картонной табличкой на груди: «Подайте бывшему поэту».

      А в 1930 году его арестовали и приговорили к трём годам лагерей за антисоветскую агитацию. Что нисколько не удивительно, ибо при обыске у него изъяли дневники, в которых на чём свет стоит поносились советская власть, партия и правительство. В комплекте с дневниками была обнаружена целая кипа ругательных стихов такого пошиба:

      Чичерин растерян и Сталин печален,

      Осталась от партии кучка развалин.

      Стеклова убрали, Зиновьев похерен,

      И Троцкий, мерзавец, молчит, лицемерен.

      И Крупская смотрит, нахохлившись, чортом,

      И заняты все комсомолки абортом.

      И Ленин недвижно лежит в мавзолее,

      И чувствует Рыков верёвку на шее.

      Через три года Тиняков вышел на свободу, но его здоровье было бесповоротно подорвано, и ещё через год он умер в одной из ленинградских больниц. Не нашлось ни одного собрата по перу, который помянул бы его добрым словом. А уж о читателях и говорить не приходится.

      ***

      Далее наша беседа изгибалась в разные стороны, хотя продолжала придерживаться литературного русла. Мы рассуждали о понятиях и скрытых знаках, о национальном и наднациональном в творчестве, о метасюжетах и ментальных доминантах авторов и их произведений. Мы спорили о литературном холопстве и влиянии социальных клише на развитие языка в эпоху постмодерна, об архитектонике и факторах актуализации различных произведений, о мифопоэтических универсалиях и конвергенции архетипических систем под давлением глобализации, всепобеждающих мемов и клиповости сознания. Мы припадали к кастальскому ключу мировой классики и замахивались на забронзовевшие персоналии, перескакивали из одного времени в другое и строили мосты между берегами, вспоминали личное и незло подкалывали друг друга.

      А ёмкость из-под самогона была пуста, и от этого факта деваться было некуда.

      Мы то полусидели, то полулежали подле пересохшего источника вдохновения, и колебания наших мыслей пронизывали напластования веков и нарративов, и, по всей вероятности, были когерентны колебаниям первородного вселенского хаоса. Однако жажда – не тётка и не дядька, а гораздо хуже и неумолимее. Посему вскоре было решено заполировать самогон пивком.

      И Василий Вялый, дипломант, медалист и лауреат множества литературных конкурсов и фестивалей,