Дрожь. Якуб Малецкий

мы были так же, как и сейчас! – прокричал Паливода в ответ.

      Они выпили, а потом выпили снова. Скручивая очередную папиросу, Янек заметил, что у него дрожат руки.

      – А может, это еще никакой не конец?

      – Поглядите на него, хотел бы войны до сраной смерти! – Паливода показал фигу с маком и налил водки. – Все хорошее когда-нибудь кончается!

* * *

      Вскоре наступила осень, а Казю разговорился в полную силу. Расхаживал по двору и декламировал во все горло с поднятой головой:

      – Корррррова!

      – Фажан!

      – Жаяц!

      – Henne!

      – Ente!

      – Schwein![6]

      Немцам в конце концов пришлось бежать. Фрау Эберль паковала самые ценные вещи и почти перестала разговаривать.

      – Du bringst mich nach Hause![7] – однажды вечером заявила она Янеку тоном, не терпящим возражений, когда тот занимался телегой.

      – Ja[8], – он кивнул, а она, не произнеся ни слова, зашла в дом и хлопнула дверью.

      Накануне отъезда он всю ночь ворочался, потея под толстым одеялом, вставал и шел на кухню, курил у окна, потом ложился и опять – с боку на бок, с боку на бок.

      Встал рано, побрился, выкурил сигарету. Через два часа уже сжимал поводья и смотрел на длинную дорогу, тянувшуюся перед ним и ведущую в чужую страну.

      Проехали Скибин, Радзеюв и Чолово, потом Хелмце, Яноцин и Гродзтво. Вдалеке показалась Крушвица. Преодолели каких-нибудь двадцать три километра, до границы оставалось десять раз по столько же. Возможно, больше.

      «Там меня и убьют», – думал Янек.

      Фрау Эберль сидела на телеге с дочерями среди мебели, ковров и мешков с одеждой. Рассказывала младшим девочкам сказки, из которых Янек понимал примерно каждое второе слово. В своих мыслях он тоже понимал немногое. Оглядывался назад и по сторонам, вытирал вспотевшие руки о штаны. Попробовал свистеть и тут же перестал. Казалось, будто кто-то через живот вытащил ему кишки и привязал к дереву за домом. С каждым километром его становилось все меньше. Подташнивало. Била дрожь.

      В Крушвице он остановил коней, обернулся и сказал: будь что будет, но ему надо по нужде, по серьезной нужде.

      – Nein! – завопила Фрау Эберль и встала на телеге. – Lass mich hier nicht alleine stehen![9]

      Янек объяснил, что ему необходимо, что он не выдержит, показал на промежность и сделал страдальческое выражение лица.

      – Du willst davonlaufen…

      – Nein…

      – Geh! Komm aber zurück! Verstehst du? Du sollst zurück kommen[10].

      Убегая, он слышал, как женщина проклинает его, как желает ему смерти, ему и Ирке, «и чтоб у вас Teufel родился, а не Kind, дьявол, а не ребенок», – кричала Фрау Эберль, а Янек бежал.

      Он мчался по лесу вдоль дороги, спотыкался и хрипел, но бежал все быстрее, перемахивал через поваленные деревья и срывал головой паутину. После нескольких километров утомился и замедлил шаг. Спустя четыре часа увидел табличку «Квильно», сел в ров и долго в нем просидел. Приближаясь к дому, увидел во дворе Ирену. За ней шелестело белье на веревке у колодца.

      Он медленно подошел к ней, обнял и вдохнул в легкие молочный запах

6

Курица! Утка! Свинья! (нем.)

7

Отвезешь меня домой. (нем.)

8

Да. (нем.)

9

Нет! Не оставляй меня здесь одну! (нем.)

10

– Ты хочешь сбежать…

– Нет…

– Иди! Но вернись! Понял? Ты должен вернуться. (нем.)