Голландский дом. Энн Пэтчетт

густоты, расползавшейся во всех направлениях. Он замедлил ход до черепашьей скорости, показывая: – Многоквартирки видишь? В моем детстве здесь стояли деревянные дома. Теперь все снесли, или они сгорели. Весь квартал целиком. А вот и кофейня, – он указал на «Чашку и блюдце Боба». Люди, что сидели у окна, доедали свой весьма поздний завтрак, кто-то читал газету, кто-то смотрел в окно. – Они сами жарили хворост. Нигде вкуснее не ел. После воскресной мессы здесь всегда была очередь на весь квартал. Обувной магазин видишь? «Ремонт на совесть». Он всегда здесь был, – он снова указал на окно магазина, едва ли не шире входной двери. – Я учился вместе с сыном владельца. Уверен, если мы сейчас зайдем, он по-прежнему будет там – прибивать подошвы к ботинкам. Такая вот нехитрая жизнь.

      – Надо полагать, – сказал я. Прозвучало по-идиотски, но я не знал, как на все это реагировать.

      На углу он свернул, потом снова свернул на светофоре, и мы выехали на Четырнадцатую авеню.

      – Ну вот, – сказал он, показывая на третий этаж дома, выглядевшего в точности как все остальные вокруг. – Здесь я и жил, а твоя мама жила в соседнем квартале, – он показал большим пальцем себе через плечо.

      – Где?

      – Прямо за нами.

      Я встал коленями на сиденье и посмотрел в заднее окно; сердце у меня билось в районе горла. Мама.

      – Я хочу посмотреть, – сказал я.

      – Ее дом ничем не отличается от других.

      – Но время же есть. – Был Страстной четверг, и те, кто ходил к мессе, либо уже ушли, либо пойдут после работы. Встретить можно было разве что женщин, прочесывающих магазины. Мы стояли во втором ряду, но прямо перед тем, как мой отец собрался сказать «нет», ближайшая к нам машина отъехала от тротуара, будто приглашая занять ее место.

      – Ну что на это возразишь? – сказал отец и припарковался.

      Когда мы выехали из Пенсильвании, небо затянуло тучами, но дождя не было, так что мы прошли один квартал назад – отец слегка прихрамывал из-за перемены погоды.

      – Ну вот. На первом этаже.

      Дом и правда ничем не отличался от остальных, но при мысли о том, что здесь жила мама, я почувствовал, будто высадился на Луне – настолько это было невероятно. На окнах висели решетки, я поднял руку, прикоснулся к одной из них.

      – Оберег от долбоящеров, – сказал отец. – Так твой дед говорил. Это он повесил решетки.

      Я посмотрел на него: «Мой дед?»

      – Отец твоей матери. Он был пожарным. Ночи он часто проводил на станции, вот и поставил решетки на окна. Хотя не уверен, что в этом был смысл: тогда здесь было спокойно.

      Я обвил пальцы вокруг одного из прутьев.

      – А сейчас он здесь живет?

      – Кто?

      – Дедушка. – До сих пор я ни разу не произносил этого слова.

      – О господи, нет. – Отец покачал головой. – Дедушка Джек давным-давно умер. Что-то не так было с легкими. Не знаю что. Дыма наглотался.

      – А бабушка? – еще одно поразительное слово.

      На