Я в любовь верю!. Наташа Суворова

ании зеркал истерика глаз…»

      Dasha Trio

      «Учитель! Эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедовал нам побивать камнями: Ты что скажешь?..

      Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания».

      Жду уже полтора часа. Последние студенты потихоньку выходят из аудитории, он – один.

      Мое – «можно, Петр Гамарович?» Его, усталое – «ой, Суворова…»

      – Вы хоть понимаете, что происходит во Франции? – говорит он устало. – Вам что, на все наплевать? В Аргентине дочь застрелила собственного отца! В Польше 40 процентов жителей болеет гепатитом, а в Петербурге всплеск уличных грабежей…

      А меня из института выгоняют.

      Из театрального института выгоняют как минимум два раза в год, максимум – каждый месяц. На так называемом «общественном собрании» с удовольствием костерят.

      Восемь тридцать пять. Раннее утро, за окном птицы поют. Священнодействовать начинает Изольда Васильевна. У нее внушительные мешки под глазами и небольшие проблемы с буквами «с» и «р», во всем остальном она, бесспорно, идеально подходит для педагога по сценической речи.

      – Мы, к сожалению, не можем больше спускаться на ваш урррровень, Суворрррова. Эта профессия требует колоссссссального напррррряжения сил и энергии, колоссссссальных знаний, колоссссссальной отдачи.

      – Суворова, у меня пара, пара через пятнадцать минут, вы понимаете? Мне надо подготовиться, прекратите меня отвлекать! – нервничает он.

      – Да я же не отвлекаю, Петр Гамарович, я ведь только тут стою, абсолютно молча, – оправдываюсь я.

      Стою у двери, натянутая как струнка, и «все еще чего-то жду» (его выражение).

      – Скажите, если бы я умела петь, я была бы лучше?

      – Наташа, опять вы глупите. Что значит «лучше» или «не лучше»? В сотый раз повторяю вам, что это не те вещи, над которыми иронизируют! – Он не смотрит мне в глаза, иной раз берет мел, в порыве подходит к доске, резко проводит черту, отходит, кладет мел, вновь берет. – Критика преподавателей, между прочим заслуженных деятелей культуры, и вообще! Так вот, критика в ваш адрес вполне справедлива! Подумать только, в какой век мы с вами живем! Ведь сейчас стирают без всякого шума, кладут полы с подогревом, кондиционеры, летают в космос, наконец! А где-то продолжают умирать люди! Умирать на смерть, а вам ведь, Суворова, на это наплевать! Наплевать, ну признайтесь!

      – Люди летают в космос, заказывают полы с подогревом и стирают без всякого шума, а все такие же скотины!

      Он снова взял мел. Про пару через пятнадцать минут он уже не говорит, хотя ему надо еще подготовиться.

      – Люди в Африке едят друг друга, собака считается за деликатес, вы хоть осознаете, что происходит в мире? Вы слышите меня? – говорит он.

      – Так то в мире, а мы здесь.

      – Какой эгоцентризм, Суворова! Какое равнодушие! И это говорите вы, выбрав такую профессию?

      Общественное собрание в разгаре. Одиннадцать пятнадцать.

      За длинным-длинным столом на скрипучих венских стульях сидят-елозят попы уважаемых лиц, напротив, в первом ряду, вынуждена сидеть я, сзади меня, матерясь и обливаясь потом, та самая общественность.

      В обязанности общественности входит: хотя бы раз в двадцать минут кивать головами или самозабвенно ими трясти. Можно выпучивать глаза. Или гневно приоткрывать рот, как будто вы культурно задыхаетесь.

      Кто-то в середине смущенно приступает к обеду. Доносится запах огурца, жареного мяса. Справа уже смело шелестят пакетиками…

      – Ваша некая личность, Суворова, честно говоррррря, внушает колоссссссальное сомнение… – Изольда Васильевна, достав небольшое зеркало, припудривает лицо. Изольда Васильевна имеет гладкий и большой лоб, голубые водянистые глаза и крашеные волосы.

      В ответ одним глазом, по-куриному смотрит на меня женщина с синими бусами на полной груди.

      Это Ираида Алексеевна. В прошлом году ее сын занял второе место в городе на фестивале эстрадного пения.

      – Ирррраида Алексеевна, позвольте полюбопытствовать, у вас это топаз на бусах или? – вдруг интересуется Изольда Васильевна.

      Повторяю, Изольда Васильевна имеет гладкий и большой лоб.

      – Благодарю, очень люблю камни. Мой сын (ах, мой крошка – тут она достает свой шелковый платок и прикасается к правому глазу) привез мне в подарок. Вы знаете, с 10 лет я учила его ходить эсьтэтично, по-мужски. И по-матерински горжусь, глядя на него…

      Переношусь в канун рождества, белый-белый снег…

      Прохладно и звездно. Вокруг ни души – ночь. Я в гриме Войт-Войтковской медленно бреду домой.

      И думаю, думаю не своими мыслями и топчу снег не своими ногами (ах, как здорово быть другим, дышать другим, вдруг оказаться совсем в другой жизни!).

      Сапоги на каблуках, яркие губы, узкая длинная юбка, модный платок на голове.