Священная война. Цзэдун Тао

учителя. Хан желал постигнуть суть философии тысячелетий, пройти пустыню и окунуться в воды, вдохнуть свежесть оазисов, встречающихся на пути, и напиться из колодцев, из которых пили Конфуций и Лао-цзы. А заодно понять, это одни и те же воды, которые достают из недр Такла-Макан уйгуры-хотоны, или совсем другие. Ведь колодцы могут быть в разных местах, а вода везде одна и та же. Тем более, что именно в этом направлении с последней заставы ушел однажды в одном ботинке «полностью свободный человек»³⁸.

      – Что думаешь, они меня дурачат или в самом деле, пытаются объяснить истину? – спросил хан Ван Юаня, когда они оказались в одном приятном месте у воды.

      Дул легкий ветерок и весело шелестел густым прибрежным тростником. А в тени ветвистых тополей приютилась уютная усадьба местных хотонов. Хозяин с радостью вышел навстречу высоким гостям и сразу предоставил им прохладные апартаменты прямо над озером. Так что и походный ханский шатер устанавливать не пришлось.

      – Я думаю, они по-своему ищут к ней подходы, – ответил Ван Юань. – Пытающийся взять кобру первым делом старается накинуть ей на голову мешок.

      – А мне кажется, что им приятней тянуть время, выискивая все новые и новые доказательства того, что давно и наверняка известно. Майтрея придет и силой своей дхармы³⁹ решит все проблемы: не будет больше уродств, все живые существа обретут тела пурпурного блестящего истинного золота, а их конечности будут прямы и чисты. Тогда все станут Буддами и в один момент, достигнув истинного просветления Майтреи, обретут одно общее с Ним сознание. К чему вся эта философия? Или ты тоже считаешь, что она и тогда пригодится?

      Хан Хулагу снисходительно улыбался с уверенностью человека, знающего, о чем он говорит.

      – И мне незачем будет учить ваши иероглифы, все премудрости Поднебесной мне станут известными в один момент, равно как и вовсе ненужными… Пустая философия и человеческая болтовня. Ведь я стану Буддой! Что скажешь, каракитай?

      – Я из ханьцев⁴⁰, хотя это не существенно, – заметил Ван Юань. – Но я твердо уверен в последовательности, предложенной моими учителями. Дао творит форму, изменяя ее со временем на свое усмотрение, находит более совершенные образы среди множества поделок, доводя, таким образом, свое искусство до безукоризненности, и поддает обжигу. Только в таком сосуде можно носить угли: Огонь светит во тьме, но его не возьмешь голыми руками.

      – Вот ты снова, словно моя жена, настаиваешь на категоричности. Ведь сосуд можно высушить и на солнце, налить в него елея, приладить фитиль и светить себе на здоровье.

      – Такой сосуд со временем потрескается, и масло вытечет, – возразил Ван Юань. – Но я совсем не против, чтобы нужные изменения в человеке проходили незаметно и безболезненно. Здесь достаточно обрести только точную меру, именно об этой размеренности и толкуют учителя…

      – Вот-вот, – прервал его хан, подняв палец вверх, – и я об этом говорю! Сталь куют тяжелым