Здравствуй, Ленин!. И. О. Родин

коголем! Вот раньше, когда мой организм не был отравлен алкоголем, у меня была, старик, хорошая память… А теперь вот… кончено, брат! Все кончено для меня! Я всегда читал… все читал с большим успехом… гром аплодисментов! Ты не знаешь, что такое аплодисменты… это, брат, как водка! Бывало, выйду, встану вот так… – Подождав пару секунд, постучал по рупору трансляции: – А, черт, опять не работает! (громко) Эй! Когда мой выход?

      Из соседней гримерной почти сразу донеслось:

      – Через десять минут!

      Карнаухов выпил залпом стакан и вновь обернулся к зеркалу:

      – Через десять минут выходить и играть в постановке этой бездарности, этого ничтожества, выскочки! И это я, которому аплодировали Орел, Вологда и Челябинск! (снова выпивает) Как приспичит, так сразу «чего изволите, Иннокентий Петрович», «все вам будет, Иннокентий Петрович», а как роль Сирано де Бержерака, так «вы много пьете»?! Сука! (снова выпивает) Ну, все, больше ждать не буду! Я вам покажу бесплатные лечебницы для алкоголиков!

      2

      На сцене Лука тем временем утешал обитателей «дна»:

      – Должна на свете быть праведная земля… В той земле особые люди живут… хорошие люди! Друг дружку они уважают, друг дружке завсяко-просто помогают…

      В этот момент на сцену ввалился Карнаухов с криком:

      – А вот и я! Что, не ждали?

      На сцене возникла оторопь, правда, через пару секунд Барон, видимо, желая как-то выправить ситуацию, произнес:

      – А вот и Актер появился. Где, брат, пропадал?

      – Это не я пропадал! – тут же с пьяной решимостью возразил Карнаухов. – Это вы все тут пропали! Совсем пропали!

      – Да, но… – начал было Барон.

      – А ты вообще заткнись, лизоблюд! – оборвал его Карнаухов.

      На сцене воцарилась полная тишина. Карнаухов обвел мутным взглядом присутствующих.

      – Опа! Тишина, как на кладбище! Ну, а где же все эти ваши «человек – это звучит гордо» и «надо прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы» и прочая дребедень? А вот мне не стыдно за бесцельно прожитые годы! И знаете, почему? Потому что я прожил их с удовольствием! Да, я пил! И не жалею об этом! Так и передайте этому вашему руководителю, этому самозванцу, пигмею, лилипуту, этому хоббиту, бездарю, халтурщику! (плюет на сцену)

      Карнаухов перевел взгляд на Луку.

      – Ну, а ты, дед, что замолчал? Что ты там втираешь про хороших людей, про реки молочные с кисельными берегами? Ведь признайся, пьешь сам втихомолку? Украдкой. По ночам. Под одеялом, чтоб никто не догадался. А кто вы вообще все такие? Кто вы все на этой грешной земле? Плесень, жалкие бактерии, хламидомонады… Да пошли вы! Все, ушел вешаться.

      С этими словами Карнаухов гордо, по-гамлетовски запахнувшись в плащ, удалился со сцены.

      Актеры на сцене некоторое время не произносили ни слова. Наконец Лука нарушил молчание:

      – Неужели повесится?

      – Как же, жди, – скептически отозвался Барон.

      – В любом случае – испортил песню, дурак, – подытожил Лука.

      Зал, пораженный такой необычной трактовкой классической пьесы, взорвался аплодисментами.

      Карнаухов за сценой пил из фляжки. Услышав шквал оваций, оторвался от процесса:

      – Это успех!

      3

      Дверь театра распахнулась, оттуда на улицу вылетел Карнаухов. По всей видимости, ему кто-то дал сильного пинка.

      На пороге появился разъяренный режиссер.

      – Бездарь, говоришь, пигмей? Выскочка? Лилипут?

      Карнаухов (заплетающимся языком):

      – Это метафора. Художественный образ!

      Режиссер плюнул.

      – Так вот я от твоих художеств и от образов устал! Можешь на работу больше не приходить! Короче, ты уволен, алкаш чертов!

      Режиссер хлопнул дверью.

      – У меня там вещи! – заорал Карнаухов вслед.

      В ответ из дверей вылетел чемодан, стукнул Карнаухова в живот, тот упал на землю.

      – Расчет дайте!

      4

      Карнаухов с чемоданчиком шел по улице. Он направлялся к Красной площади.

      Подойдя к Историческому музею, поздоровался с человеком, который в соответствующем гриме и костюме представлял Сталина, предлагая с ним сфотографироваться.

      – Здорово, Семен.

      – Привет.

      – Как идут дела?

      – Никак. Сегодня еще ни копья не заработал.

      – Понятно. И не надоело тебе этого упыря изображать?

      – А тебе? Опять что ли пил?

      – Есть повод. Из театра ушел.

      – Да ну?

      – Да, высказал режиссеру все, что о нем думаю, а потом хлопнул дверью. Надоели, сказал, ваши художества! И расчет мне ваш не нужен!

      – А он что?

      – Ну, естественно, заюлил.