Грехи отцов. Анна Христолюбова

во мраке она вряд ли могла видеть его поклон:

      – Доброй ночи, сударыня.

      Неожиданно она взяла его за руку.

      – Подождите, Филипп. Мне надо поговорить с вами.

      – К вашим услугам, сударыня.

      Она потянула его за собой и, опустившись на диван, усадила рядом.

      – Я хочу просить… вашей дружбы.

      Филипп подумал, что ослышался, но княгиня повторила:

      – Будьте моим другом, Филипп.

      – Зачем вам это? – Он растерянно смотрел на тёмный силуэт рядом.

      – Ради вашего отца.

      Княгиня смолкла. И было слышно, как мерно тикают часы в углу.

      – Думаю, вы заметили, как он постарел за эти годы… Я знаю, – она вздохнула, – вы считаете меня врагом. Но поверьте, я не причинила зла вашей матери. Вы молоды, и многого не разумеете. В жизни всё очень непросто…

      В голосе её на миг зазвучала пронзительная тоска.

      – Часто родители совершают браки своих детей ради связей, амбиций, ради приданого, титула, положения в свете. Им безынтересно, хотят ли те вступать в такой брак. Если ваш отец не любил вашу матушку, это не оттого, что он бездушный или порочный, просто его родители всё решили за него. И если бы князю не встретилась я, он полюбил бы другую женщину. Поверьте, я ничем не поощряла чувств Андрея Львовича.

      Мария Платоновна замолчала, и Филиппу показалось, что она пытается сдержать слёзы.

      – Вы его любите? – Прикосновение пальцев, отчего-то совершенно ледяных, нервировало, но он не решался отнять руку.

      – Люблю. Он и теперь красив, а десять лет назад, когда мы встретились, он показался мне царевичем из нянюшкиной сказки. И потом, меня ведь тоже никто не спрашивал, хочу ли я замуж. Меня просто выдали за первого, кто за меня посватался, и им оказался ваш отец.

      Тишина библиотеки, только что такая уютная, вдруг навалилась мягкой и душной тяжестью, как подушка в руках душителя. И когда голос княгини зазвучал вновь, Филипп почувствовал облегчение.

      – Вы не представляете, что такое была наша семья. Родители владели худой деревенькой из трёх изб и десятком дворовых, а детей у них было шестеро, из коих пятеро – дочери. Мы ели то же, что наши крепостные, иногда не досыта, спали по трое на одной кровати, на заплатанных простынях. Маменька в юности жила воспитанницей в семье Ромодановских. По сути, прислугой при их дочери, Екатерине Ивановне. Поэтому нас милости ради иногда звали на балы.

      По мере рассказа тон её делался всё жёстче.

      – Выезжали мы по одной, ведь у нас на всех было только одно приличное платье. Обычно брали кого-то из старших сестёр. Обеим перевалило за двадцать, и надежды выдать их замуж уже почти не оставалось. Сёстры были толстушками, и платье шили по самой крупной из нас, на мне оно висело, как на ярмарочном шесте.

      В голосе княгини послышалось ожесточение, словно она вспомнила старую, так и не отболевшую обиду.

      – Светские щеголихи над нами откровенно потешались, ведь все замечали, что мы надеваем одни и те же уборы.