Моя театральная жизнь. Эдвард Радзинский

почтительно предлагает ему, видно, редкие книги. Стоя у прилавка, он листает страницы. Точнее – ласкает страницы… гладит, нежно переворачивает. А потом с какой-то яростной усмешкой возвращает книгу.

      И старый букинист, понимающе покачав головой, ставит книгу на место.

      У Олеши нет лишних денег. У него вообще нет денег.

      Ибо он пьет.

      В 20-30-х годах он гремел. Его повесть «Зависть» была не просто знаменита. Ее начало – эпатажная фраза: «По утрам он пел в клозете», – стала паролем тогдашней «крутой» интеллигенции. Но сейчас, в 50-е годы, его почти не печатают, о нем забыли, и Юрий Карлович Олеша – выпускник Ришельевской гимназии – приходит в наш дом к моему отцу, другому выпускнику той же знаменитой гимназии – поговорить.

      Они разговаривают, а я стою под дверью и подслушиваю. Здесь, под дверью, я и получаю уроки Всемирной истории от Юрия Карловича. Я слушаю его бесконечный монолог.

      Олеша: «Станислав, порядочный человек не может жить долго. Мы с тобой уже засиделись. Как любил говорить Ильф: «Можно уходить – нового нам здесь уже ничего не покажут…» Хотя я знаю, ты по-прежнему надеешься на мало предсказуемый бег нашей птицы-тройки. Вообще история очень печальная вещь. Шведский король Густав, почти сверстник твоего отрока, очень боялся вступить на трон, и мудрый канцлер его успокаивал. Он говорил: «Ваше Величество! Если б Вы знали, каким малым количеством мудрости управляется этот мир!»

      «Тс-с-с!..» – говорит отец.

      «Ты думаешь, отрок подслушивает? Это не пугает.

      В последнее время мне не хватает аудитории… Так я продолжу мысль, Станислав, цитатой из стихотворения:

      Я тебе расскажу о таких дураках,

      Кто судьбу человечества держит в руках!

      Я тебе расскажу о таких подлецах,

      Кто уходит в историю в белых венцах!

      Или еще лучше: «История не в том, что мы носили, а в том, как нас пускали нагишом».

      И он хохочет. А несчастный отец боится, что я перескажу эти стихи в школе. Он хорошо знает мою опасную память, тренированную память. Ибо каждый день он заставляет меня учить 14 строк из «Евгения Онегина».

      «У Монтеня есть замечательное понятие – «бродяжничество мысли», – продолжает Олеша. – К старости выдумывать какой-то сюжет почему-то стыдно… Все, что мне приходит в голову, я попросту записываю на листочках, и они и должны составить книгу… и это интересно, потому что там нет вранья, ибо нет сюжета!».

      И начинается «бродяжничество мысли». Он как-то сладострастно рассказывает, как разыграл Булгакова…

      «1-е апреля, но по старому стилю, – очень удобный день для розыгрышей. Никто к ним не готов. Булгаков написал тогда письмо Сталину с просьбой его выслать или дать работу. Все ждали ужасного. Но я знал – обойдется. Потому что письмо присоветовал ему написать этот стукач… о котором, помнишь, были чьи-то вирши:

      Он идет неизвестно откуда,

      Он идет неизвестно куда,

      Но идет он, наверно, оттуда

      И идет он, конечно, туда…

      И 1-го апреля, но по старому