Радость поутру. Пелам Вудхаус

если в конце концов он у нее и научится прыгать через обруч, победа достанется тете Агате отнюдь не без боя.

      Ибо он и сам был малый не промах, этот лорд Уорплес-дон. Я знал его, можно сказать, всю свою сознательную жизнь. Это он в пятнадцать лет – то есть это мне было пятнадцать лет, понятное дело, – застав меня на конюшенном дворе курящим его самые дорогие сигары, гнал меня с хлыстом в руке целую милю по пересеченной местности. И хотя с годами отношения наши, естественно, стали более сдержанными, стоило мне вспомнить о нем, и у меня обязательно бежали мурашки по коже. Окажись я перед выбором между ним и гиппогрифом в качестве спутника в пешем походе, я бы, ни минуты не колеблясь, избрал гиппогрифа.

      Трудно было представить, чтобы такой железный человек вынужден был слать Дживсу сигналы бедствия, и я уже воображал компрометирующие письма в руках у алчной блондинки, когда достиг цели своего путешествия и принялся выполнять взятое на себя обязательство.

      – Доброе утро, – проговорил я. – Мне нужна книга.

      Надо бы мне, конечно, сообразить, как это глупо – говорить, что тебе нужна книга, если явился в книжный магазин. Этим только озадачишь и напугаешь местное население. И действительно, занюханный старикашка, который вышел из угла, чтобы обслужить меня, прямо вздрогнул.

      – Книга, сэр? – переспросил он с плохо скрываемым удивлением.

      – Спиноза, – уточнил я. Он отшатнулся:

      – Вы сказали, Спиноза, сэр?

      – Вот именно. Спиноза.

      По-видимому, он решил, что, если мы потолкуем с ним об этом как мужчина с мужчиной, можно будет в конце концов прийти к обоюдоприемлемому варианту.

      – Вы не имели в виду «Спинки и свинки», сэр?

      – Нет.

      – А не может это быть «Отравленная булавка»?

      – Нет, не может.

      – Или «С ружьем и фотоаппаратом по дикому Борнео»? – набавил он слов.

      – Спиноза, – твердо сказал я, держась своей линии. Он горько вздохнул, понимая, что ситуация вышла из-под его контроля.

      – Пойду взгляну, есть ли у нас экземпляры, сэр. А вы пока посмотрите, может быть, все-таки вы имели в виду вот это? Говорят, очень возвышенное сочинение.

      И потопал, озадаченно твердя себе под нос: «Спиноза, Спиноза», – а меня оставив с какой-то книженцией в руке.

      Я взглянул: сразу видно, гадость. Называется – «Сплин и роза». На обложке какая-то дамочка с зеленым лицом, нюхающая фиолетовую лилию. Я уже собрался отшвырнуть ее и пойти на розыски упомянутой «Отравленной булавки», как вдруг слышу, кто-то у меня за спиной произносит: «Бог мой! Берти!» Оборачиваюсь и вижу, что этот звериный вопль испустила высокая молодая особа властной наружности, незаметно подкравшаяся ко мне сзади.

      – Господи ты Боже мой! Берти! Ты ли это?

      Я всхрапнул и попятился, как испуганный мустанг. Передо мной была дочь старика Уорплесдона Флоренс Крэй.

      А почему я так всхрапнул и попятился при виде ее, сейчас объясню. Я решительно не признаю таких историй, где люди топчутся туда-сюда, хватаются за голову и что-то сильно переживают, а в чем дело,