Внутренняя империя Юань. Цзэдун Тао

по определению необходимо избегать малых Путей, повсеместно применяя к своей жизни принцип "недеяния". Может быть родственник?

      – Да, ты не ошибся, – шепнул на ухо веселый человек. – Он – твой далекий предок, второй император династии Тан. И он, святой.

      – Святой император достиг Истины, следуя Дао? Неужели в горах?..

      – Он христианин.

      – ?!

      – Он жил во дворцах и правил империей, доставшейся ему от отца – крестил её всю поголовно, настроил монастырей… И вдобавок завоевал полмира, ни разу не махнув мечом.

      – Мир завоевал мой отец, я покорил только Когурё, – произнес нехотя император, при этом зевнув.

      – Это больше, чем все остальное – победить гордость сложнее всего, – возразил ему веселый человек. – Особенно, когда она смотрит в твои глаза влюбленным взглядом.

      – ?!

      – Ты встречал женщину, Будду-Майтрейю – это была его жена.

      – Разве гордость может быть той, которая есть Любовь?

      – Гордость всегда называется Ею, у неё тысяча законных на то оснований. Ибо сердце человека сластолюбиво.

      – Нет, погодите, – произнес император, – Необходимо все-таки различать любовь мира и жертвенность Бога. Сласть никогда не восходит на крест.

      – Уважаемые господа, за рассуждениями о вещах легко потерять их суть – помрачается видение и Небо становиться недоступным, – заволновался Ван Юань, боясь, что полемика этих людей увлечёт его в дискуссии о вере, так любимые христианами; в конечном счете, с потерей всего, как обычно.

      – Святые могут рассуждать духовно, не теряя Благодати, за которую заплатили своей кровью, – произнес император.

      – Видение Пути становиться навыком у тех, кто не взял с собой в дорогу ни одной вещи, – произнес веселый человек, и опять рассмеялся.

      – А мне же что делать? – почти заплакал Ван Юань, понимая, что вскорости он потеряет и одно и другое.

      – Тебе остается вера, – произнес император.

      – Без дискуссий о ней,– подтвердил второй собеседник. – Скоро ты отправишься в страну, где будет много логических умозаключений о правильной вере, и ни капли Божественной росы. Вот такой парадокс.

      – Неужели так безнадежно? – совсем было впал в уныние Ван Юань, обращаясь к человеку в одном ботинке.

      – Небо за пределами человеческих рассуждений о Нем, – любое движение мысли нарушает устоявшуюся гладь, и Небо отступает на недосягаемою глубину.

      – Слово сказанное – уже ложь, и не только слово, произнесенное вслух, подтвердил император. – Откровения Духа нельзя заменить богатым воображением, а Божественные Глаголы – простой человеческой речью. Пусть она будет трижды понятной уму – пользы никакой.

      – Так что же делать всем тем, которые погрязли в движениях мира и может быть, никогда не достигнут маломальского просветления, не говоря уже о главенствующей тишине? Разве им не достаточно четких определений, пусть идут по ним как по компасу, а не блуждают во тьме.

      – Ты