Театр и другие романы. Уильям Сомерсет Моэм

будем задерживаться, пошли. – Он шагнул в лодку и подал ей руку. Переправа была недолгая, они сгрудились на носу, а перевозчица с привязанным к бедру младенцем одним веслом погнала лодку по неподвижной воде.

      – Он заболел сегодня днем, – сказал Уоддингтон. – Вернее, вчера днем.

      – Почему за мной сразу не послали?

      Таиться было не от кого, но они говорили шепотом. В темноте лица Уоддингтона не было видно, и Китти только чувствовала, как он весь напряжен.

      – Полковник Ю хотел послать, он сам не позволил. Полковник Ю все это время не отходил от него.

      – Он должен был за мной послать. Разве так можно?

      – Ваш муж знал, что вы никогда не видели холерного больного. Это очень страшно и отвратительно. Он хотел избавить вас от этого зрелища.

      – Как-никак он мой муж, – выговорила она, задыхаясь. Уоддингтон не ответил. – А почему теперь меня вызвали?

      Уоддингтон дотронулся до ее руки.

      – Дорогая моя, наберитесь мужества. Нужно быть готовой к самому худшему.

      Она громко застонала и тут же отвернулась, заметив, что солдаты на нее смотрят. Глаза их таинственно блеснули во мраке.

      – Он умирает?

      – Я знаю только, какое поручение полковник Ю дал этому офицеру, когда посылал его за мной. Сколько я понимаю, он уже без сознания.

      – И никакой надежды?

      – Мне страшно жаль, но боюсь, мы можем не застать его в живых.

      Она содрогнулась. Из глаз хлынули слезы.

      – Понимаете, он очень истощен, никакой сопротивляемости.

      Она раздраженно оттолкнула его руку. Ее бесило, что он говорит таким тихим, сдавленным голосом.

      Они причалили, и два кули, стоявшие на берегу, помогли ей выйти из лодки. Паланкины их ждали. Подсаживая ее, Уоддингтон сказал:

      – Постарайтесь не распускаться. Нервы вам еще понадобятся.

      – Скажите носильщикам, чтобы торопились.

      – Им дан приказ – бежать как можно быстрее.

      Офицер, уже сидя в паланкине, крикнул что-то ее носильщикам. Они подхватили паланкин, приладили палки на плечах и дружно тронули с места. Подъем они одолели бегом, впереди каждого паланкина бежал человек с фонарем, а наверху, у водяных ворот, стоял сторож с факелом. Офицер окликнул его, он распахнул одну створку ворот и пропустил их, обменявшись с носильщиками какими-то непонятными возгласами. Эти гортанные звуки на чужом языке прозвучали в ночной темноте загадочно и тревожно. Они стали подниматься по мокрым и скользким булыжникам мостовой, один из носильщиков офицера споткнулся. До Китти донесся гневный окрик офицера, визгливый ответ носильщика, потом головной паланкин помчался дальше. Улицы были узкие, извилистые. Здесь, в городе, было совсем темно. Город мертвых. Они пронеслись по узкому переулку, свернули за угол, взбежали вверх по каким-то ступеням. Запыхавшиеся носильщики уже не бежали, а шли, молча, быстрым размашистым шагом; один из них на ходу достал рваный платок и вытер пот, заливавший глаза. Они без конца сворачивали то вправо, то влево, как в лабиринте. Порой можно было угадать, что у порога какой-нибудь запертой лавки лежит человеческая фигура, но невозможно было определить,