Встала страна огромная. Павел Андреевич Кольцов

казак действительно полюбил. Хорошей бабой оказалась Хидьда, хоть и старшей на пять лет, доброй и хозяйственной (не говоря уже о крепком теле и довольно приятном глазу лице). Потом и детишки пошли. Куда уезжать?

      Так и рос Иоганн (Иван) Шмидт (Ковалев) в русско-немецкой семье, с детства слыша в семье оба языка и узнавая от отца о жизни в далекой и непонятной России. Когда к власти пришли нацисты, отцу это не понравилось, ничего хорошего он от них не ждал, но держал это мнение при себе, не делясь с соседями-бауэрами, разве что жене и детям предрекал несчастья, ждущие в скором времени Германию. Потом Иоганна обидели. Когда в десять лет он вместе с товарищами-одногодками подал заявление на вступление в гитлерюгенд (что отец ему делать заранее не советовал), то с горечью узнал, что он не полноценный ариец и вход в почетную молодежную организацию, куда приняли почти всех его дружков, ему заказан. Полноценный – не полноценный, но школу он все-таки закончил, отец неожиданно умер и он, как старший сын, волей-неволей взвалил на себя заботу о довольно крепком налаженном им хозяйстве. Когда пришло время, его, несмотря на отца-унтерменша, призвали в вермахт.

      Уже больше года он в армии, и вот сегодня утром – его первый реальный бой. Вовремя удачной для доблестного германского оружия утренней атаки Иоганн издали увидел русских, испытывая к ним довольно противоречивые чувства. Сам-то он по ним не стрелял – был третьим номером в пулеметном расчете и только переносил за товарищами коробки с лентами и патронами и запасные стволы.

      – Не стреляйте, – попросил Иоганн подозрительных немцев, с легким акцентом выговаривая русские слова; осторожно, чтобы не разлить, поставил на землю полные закрытые крышками котелки и поднял руки. – Пожалуйста.

      – Откуда русский знаешь? – спросил его черноусый «немец» с каким-то татарским разрезом глаз (не арийским, так точно) и на взмахе задержал штык, которым готовился заколоть очередного фашиста.

      – У меня папа русский, – мгновенно побледнел, поняв его движение, Иоганн и захлебываясь словами, быстро рассказал о покойном отце, добавив, что ни он, ни отец никогда нацистов не поддерживали и вообще в русских он не стрелял. И в румын тоже. И вообще его дело – только патроны носить.

      – Погодь его резать, Чумаченко, – подошел старшина, – давай поговорим с хлопчиком. Может, он нам живым больше сгодится. Ты, парень, жить хочешь?

      – Да, – сглотнув ком в горле, кивнул Иоганн. – Конечно.

      – Нам поможешь?

      – Да.

      – Для начала расскажи, что тут у вас происходит. Пальба, я слышу, усилилась. Пушки грохают, снаряды рвутся… Только правду говори. А то…

      – Я правду скажу. Там (парнишка махнул рукой на юг) русские танки наступают. Много. С ними румынская конница. Они прорвались на запад. Вокруг деревни бой идет.

      – Танк! – вмешался в разговор, несмотря на забинтованное лицо Якобеску, вспомнив, как называли свои грозные машины русские. – Русиште