Школа душегубов. Николай Александрович Сычев

существование – всё обернулось следующими миллионами жертв, деформацией людского сознания, атрофией всякого интереса к работе, а потом и вообще ко всему в жизни, кроме водки. Спились целые народы. Человек в социалистическом обществе унижен, оплёван, обезличен копеечным трудом и доведён до быдла. Это ради тех 10 процентов населения, которые жили хорошо. И ученик ваш Сталин продолжал мучить народ, истреблял, гноя в лагерях и войнах, оглуплял страхом смерти. Ради власти, ради политики. Вы ж говорили: «Политика начинается там, где счёт ведётся на миллионы, а террор – единственное средство удержания власти». Всё это с семнадцатого года вызывает только ненависть народов всей страны. Вот что такое ваша власть!

      – Павлуша, ты тут как по писаному говохишь, откуда мысли-знания такие?

      – А, – засмеялся Павел, – как раз я все эти мысли в книжке излагаю, что о тебе пишу.

      – Ты шибко – то не стагайся. Ведь такие, как мы со Сталиным без власти не можем! На всё согласны были, на всё шли. Но ведь и ваш новый вождь, что после хазвала пахтии у гуля стал – он-то стхану на отдельные княжества хазвалил. А мы и цахи веками объединяли Хоссию, а ваш коммуняка ухальский с коньячным носом – всё в один день похушил, чтобы у власти ему быть! Иначе не попасть бы на Олимп, в СССХ был генсек, как тут пголезешь? А коли стхана огхомная хазвалилась, стала дгугая – вот он и стал её вождём!

      – Господин Бланк, каждый за себя отвечать должен, смолы в аду хватит и на него. Я сейчас вам счёт предъявляю, с вас спрашиваю, – говорит Павел.

      – А кто ты такой, что с меня спхос гонишь?

      – Я? Я – то, чего никогда у тебя не было…

      – Чего же это такое? А?

      – Совесть нации…

      – Совесть? М-да-а. Да ведь это – как и честь – химега, дхуг мой, химега. Это неосязаемое и никому не нужное. Пхидумал же ты, Пашенька! Чепуху какую, но пхидумал, – поостыв малость после смоляной купели снова заулыбался Ленин. Но про себя подумал: «Что-то изменилось на Земле. Раньше почти одни партработники в ад залетали, всё аллилуйя мне пели, политически подкованные были, в котлах барахтались. А этот уже не первый, кто иначе мыслит спорит, зараза, архивов там начитался, книжки исторические сочиняет про меня в негативном плане. И в купель смоляную чего-то его не сажают… Что-то на Земле, где я душеньку свою ублажал, изменилось… А как произошло сие? Коммунисты ж клялись мне в верности, учение моё вечным считали… Так ведь скоро и памятники мне посносят, труды мои уже перестали печатать и читать. Неужели без моих трудов жизнь там лучше становится? Хотя бородатые бандиты всё прут и прут из России сюда, раньше их не было. Бескультурные, поговорить не с кем. Да и в аду что-то, вроде бы, изменилось. Ха, совесть откуда-то просочилась! А где же ей быть? Не здесь же… Здесь-то уж ничего не надо, кроме смолы…Однако, этот Павлуша что-то разбередил во мне, раньше никто таких слов про меня не говорил. Карлушу надо позвать, пусть попарит его в смоле, если заслужил…»

      – Кахлуша! – крикнул Ленин. – Где