Школа душегубов. Николай Александрович Сычев

учебник по истории. Так что работы – во! – провёл ребром ладони по горлу. – А ты ездила в больницу? – Павел нежно приобнял жену, погладил левой рукой её заметно круглившийся живот.

      – В декабре. Во второй половине…

      Он поцеловал её в висок, и они вместе пошли на кухню.

      Павел Иванович ещё довольно молод: к тридцати пяти годам он – декан факультета, кандидат исторических наук, читает на трёх курсах лекции, занимается научной деятельностью. В соавторстве с коллегами готовит уже третий учебник по новой истории, благо после начала перестройки им разрешено работать с некоторыми архивами бывшего ЦК КПСС, кои были засекречены аж со дня смерти творца революции. Вероятно, их никто никогда не читал, а если и читал, то правду от народа скрывали так тщательно, словно это был какой-то драгоценнейший клад, который могли для своего блага похитить инопланетяне.

      – Витя чем занят?

      – На компьютере играет или смотрит что-то…Ты давай, сперва поешь. – Сынок, папа пришёл…

      Вид с седьмого этажа их московской квартиры был просто прекрасен. Осень начиналась теплотой, даже листья на деревьях в скверах ещё не начинали менять летний цвет, сама улица Гурьянова (первый разрушенный террористами дом осенью 1999 г. Прим. автора) была не оживлённой, а скорее тихой, по крайней мере шум авто не долетал до окна кухни, а окна спальни и гостиной выходили во двор, где днём и вечером была тишина. Они купили эту трёхкомнатную совсем недавно, переехав из двухкомнатной с Дмитровского шоссе, оживлённой магистральной улицы. Правда, пришлось залезть в долги…

      – Пап, – заглянул на кухню вихрастый и худой сын-пятиклассник. – Ты сегодня набираешь?

      – Нет, сына. Сегодня сочиняю, а набор – завтра. Оценки были?

      – Не. Ещё не ставят. Неделю ж всего проучились.

      – А, да. – Отец взлохматил сыну волосы. – Ты чем там занят? Играешь? А уроки?

      – Выучил. Мама проверяла. Я тогда посмотрю новый диск?

      – Опять какая-нибудь американская мура?

      – Нет. У Мишки из сорок седьмой взял комедию о приключениях янки в Африке.

      – Смешная? Да, а с английским как?

      – Завтра беру диск для начинающих.

      – Денег надо?

      – Не-е. У меня ж остались от летнего заработка, – запивая компотом бутерброд с колбасой, сын на равных разговаривал с отцом, приученный говорить всё откровенно, без утайки и без скидок на возраст.

      – Ладно, договорились, но на английский давай нажимай…

      Поужинав, Павел Иванович собрался в гостиную, обложившись бумагами, Клавдия Семёновна пошла в спальню с вязанием.

      – Я немножко поработаю, ты ложись, ладно, – сказал, прикрывая застекленную дверь гостиной.

      Вот уже полгода он готовит книгу о Ленине, исследовав ту часть архивов, до которой был разрешён доступ. У него свой взгляд на историю, особенно на роль Ленина в судьбе России. Об Ильиче как вожде революции столько исписано-переписано, и всё настолько предвзято, что человек с нормальной психикой начинал понимать, что коммунисты для чего-то делают икону с основателя партии лицемеров, не зная и одного процента правды о жестокостях вождя. Раньше и Павел Иванович не знал, но вот уже десять лет имеет доступ к небольшой части партархивов и считал своим долгом рассказать людям правду о тиране. И хотя историки Дмитрий Волкогонов и Рой Медведев уже поведали миру о грязных делах идола коммунистов, Павел Иванович открывал всё новые подробности.

      День был заполнен, потому и книгу писал вечерами. Работа продвигалась медленно: у него был не женский любовный роман, а история, правда о человеке, загнавшим Россию на задворки, доведя её до нищеты, а народ до могилы.

      Неспешность объяснялась и тем, что Павел Иванович сперва писал карандашом, потом делал правку, много раз возвращаясь к тексту, а уж набело садился набирать на компьютере.

      Он включил телевизор, убавив до минимума звук, пробежал по кнопкам поиска каналов, но не найдя ничего музыкального, оставил какой-то очередной американский боевик. На экране шли драки, перестрелки, горели автомобили и вертолёты, рушились дома, гибли люди. И всё это на фоне мажорной музыки, за которую и зацепился слух.

      Поработав с часок, пошёл спать. «Наверное, забыл выключить телевизор?» – мысль эта болью вонзилась в сознание, когда услышал тяжёлый взрыв, грохот, скрежет, какой-то страшный всхлип сына из его комнаты, жутко протяжный стон жены, почувствовав удар по голове.

      И сквозь страшную боль опять подумал, что «как эффектно и убедительно снимают фильмы эти американцы».

      Яркий, но не резкий свет широким лучом тянул его бесконечную высь. И не было никаких болей, тревог, мыслей. Было блаженство, продолжавшееся неизвестно сколько: отчет времени прекратился. Он летел в какой-то огромной ярко-светлой трубе куда-то ввысь; и эта труба не кончалась и не сужалась и музыка, доселе неслыханная, неслась непонятно откуда. Никогда прежде он не чувствовал такого состояния. Он летел, нет, парил куда-то выше облаков, выше звёзд, комет и галактик, куда не залетал ни один космический корабль.

      Он