На корабле утро. Александр Зорич

о том, что эффективность нашей стрельбы близка к нулю.

      Вообще, что делать дальше, оказавшись в этой чащобе искореженного металла, я не понимал.

      Схоронившись за сплющенной стальной емкостью неясного назначения, чтобы сменить опустевший магазин своего «Нарвала», я впервые за операцию пожалел, что сегодня именно мне, а не капитану Плахову, как всегда ранее, пришлось вести циклопов нашей роты в бой. Уж Плахов бы точно сообразил, как выковырять клонов из ледяных сумерек трюма.

      Один Бог знает, чем бы всё кончилось, но эти самые ледяные сумерки вдруг озарились чередой охряных и карминовых вспышек. Вслед за чем над нашими головами пролетели искалеченный пистолет-пулемет, чья-то нижняя конечность и три ведра вездесущего технического мусора – нарубленные крупнокалиберными пулями в вермишель обрывки тонкого кабеля, блестящие обрывки термоизоляции, рой пластиковых уголков и крепежей…

      – Говорит Арбузов! Говорит Арбузов! Назовите себя, если вы меня слышите!

      – Валера, твою мать! Здесь Степашин. Слышу чисто. Ты где?

      Сказать по совести, я был на триста процентов уверен, что Арбузов преспокойно ожидает спасателей на борту своего поврежденного «Кирасира». И что на связь он вышел лишь благодаря тому, что одна-две особо юркие радиоволны проскочили в пробоины по левому борту фрегата.

      – Что значит «где»? Я Щедролосева вижу, он как таракан за вздыбленным палубным настилом затаился. А теперь и Крушкова вижу… А тебя не вижу.

      – Ты что, здесь? – Моему удивлению и впрямь не было пределов.

      – Да здесь, здесь. Мои ребята, значит, клонов вычистили, а ты, герой, даже не заметил!

      Я расхохотался. Есть такой хохот – нервный.

      В эфире начали появляться и мои циклопы.

      – Жив-здоров боец Крушков!

      – Ранен. Но не очень серьезно. Вколол блокаду. До конца операции дотяну, – отрапортовал Помелица.

      У меня камень упал с души.

      – Жизнь прекрасна! – отозвался закоренелый оптимист Щедролосев.

      И только Деркач отмалчивался. В последний раз он попадал в фокус моего внимания в самом начале перестрелки. Потом вроде бы тоже где-то мелькал. Но в этом я уже не был уверен.

      – Семен, ты что там притих? – спросил я и, не дождавшись ответа, поинтересовался у циклопов: – Эй, ребята, Деркача никто не видит?

      – Да вроде нет.

      – Там, возле двери он сидел. Я подумал, ранец у него забарахлил.

      – А слабо слетать проверить? Крушков, к тебе в первую очередь относится.

      Через минуту Крушков вновь вышел на связь.

      По его тяжелому дыханию я в ту же секунду понял: дело швах.

      – Тут… В общем… Царствие небесное, вечный покой.

      – Да брось ты, Василек, – с нервной ленцой в голосе сказал Помелица.

      – Чего бросать-то… Семена больше нет… с нами.

      – Что именно случилось? Может, пусть лучше доктор разбирается?

      – Да не надо доктора… – глухо произнес Крушков. – Все и без доктора ясно. В нем больше двадцати дырок навертели. Странно,