Антология русской мистики. Николай Гоголь

ее замешательства, я обратился к соседу.

      – Как находите вы балет? – спросил я.

      – По слухам, я ожидал лучшего, – отвечал он пленительным своим голосом, – впрочем, он обставлен порядочно. А как зовут танцовщика?

      – Ришард. Разве вы видите его в первый раз?

      – Я приехал сюда недавно, после тридцатилетнего отсутствия.

      – И потому вы должны худо помнить Москву, оставив ее в детстве?

      – Извините, – отвечал незнакомец с важностью, – я уже долго живу на свете.

      – Вам угодно смеяться надо мной, – сказал я с некоторой досадой, – судя по лицу, я не дал бы вам и тридцати лет.

      – Право? А слыхали ль вы о графе Сен-Жермен?

      – Что хотите вы сказать?

      – Горацио! Много тайного на земле и на небе, чего философия ваша и не подозревает.

      – Вижу, – отвечал я с возрастающим неудовольствием, – что вам знаком Шекспир; но далее ничего не вижу.

      Вместо ответа сосед мой снял свои фиолетовые очки и пристально посмотрел на меня. Я вздрогнул… Лицо его будто изменилось и помолодело; я узнал в нем юношу, столь разительно сходного с моим покойным другом.

      – Бога ради, скажите мне… – воскликнул я вне себя от удивления.

      Незнакомец прервал меня: "Молодой человек, – сказал он вполголоса, – здесь не место говорить об этом".

      И, надев свои фиолетовые очки, он стал снова смотреть на сцену.

      Балет кончился. Я вошел в бенуар, где сидела упомянутая мною девушка. С нею была ее мать, пожилая дама, которая, несмотря на лета, старалась идти наравне с веком. Строгая поклонница всего модного и нового, немного болтливая, она была, впрочем, добрая и радушная женщина, чадолюбивая мать и одна из тех рассудительных жен, которые, управляя втайне мужьями своими, позволяют им в публике говорить я и пользоваться призраком власти. Она встретила меня кучей вопросов: "Ну, что же наш домашний театр? Вы верно будете на первой репетиции? Не правда ли, что мой Петр Андреич счастливо выбрал "Горе от ума"? Все говорят об этой комедии, и между тем она так мало известна. Не правда ли, что довольно оригинально выставлять перед нашей публикой ее же предрассудки? Ах, кстати, будете ли вы завтра утром на аукционе? Мы туда собираемся; моей Глафире страх хочется видеть дом и вещи покойного графа".

      Я спешил прервать ее; однако не знал, на который из вопросов отвечать прежде.

      – Покупать на аукционе я ничего не намерен, – сказал я, наконец, – но если вы там будете…

      – По крайней мере для нас приезжайте туда, – прибавила Глафира тихим голосом.

      – Ну, а роль Чацкого, как с ней дела? – спросила у меня Линдина.

      – Она, право, выше сил моих, – отвечал я.

      – Не слушаю вашей отговорки, – возразила Марья Васильевна, – завтра вечером репетиция. Мой Петр Андреич играет Фамусова, а Глафира – Софью: это решено. Кстати, что твои глаза? – прибавила она, обратись к дочери. – Что, все еще красны? Вообразите, простудила глаза и не бережется. Смотри,