Антология русской мистики. Николай Гоголь

смешную веру в людей и их добродетели! А впрочем… – и мысли его перенеслись в маленький домик на Петербургской стороне, куда теперь он ехал, чтобы отдохнуть. Вот и Кривая улица, вот и решетка, отгораживающая палисадник. Федор Андреевич быстро вышел из саней, расплатился с извозчиком прошел между двумя сугробами снега и позвонил у крылечка.

      За дверью послышались шаркающие шаги, щелкнул ключ, стукнул крючок, загремела цепь… Он вошел в гостиную в одно время с Ниною, и они дружески встретились на середине комнаты.

      "Чем-то недоволен. Опять какая-нибудь сентиментальная чушь", – услышал он, взглянув в ее глаза, а следом раздался ее голос:

      – Ну, здравствуйте! Что это вы сегодня каким букою? Огорчены чем-нибудь?

      Он улыбнулся. Что же, в ее мыслях было участие к нему, хотя в несколько странной форме, – и он ответил:

      – Ничего, кроме того, что я упустил повышение по службе и потерял двух приятелей!

      – Умерли?

      – Нет, я в них разочаровался.

      "Так я и думала! Совершенная размазня!"

      Федор Андреевич покраснел.

      – Друзья – это еще небольшая потеря, – весело сказала Нина, – а вот повышение… Скажите, что это было за повышение?

      Федору Андреевичу больно было слушать ее слова. В ее розовых губках они казались ему циничны. Раньше они казались ему забавны, и он всегда думал, что она говорит такие слова нарочно, чтобы вызвать его на горячий спор. Он коротко рассказал ей и про обещание Чемоданова, и про перемену директора, и про поведение Жохова, – и все время пристально глядел ей в глаза, читая мысли, от которых ему становилось все больней и больней.

      "Дурак, прямо дурак, – слышался ему ее насмешливый голос, – ну, что я с ним буду делать? Мама говорит: "переделаешь!" да он всегда таким останется. Рохля какой-то. Ему бы только стишки писать, да восторгаться. У-y! Вот размазня-то!"

      – Ну, что же, – сказала она ласково, когда он смолк. – Чемоданов все-таки отличил вас. Времени впереди много!

      – Я и не огорчен этим, – ответил он, – мне больно было разочароваться в людях, – и в его голосе послышалась тоска.

      "С чего это он?" – встрепенулась Нина и ласково улыбнулась ему.

      – У вас еще есть друзья и люди, которые вас любят! – при этом она взглянула на него быстрым лучистым взглядом, и он расслышал: "От этого взгляда сейчас вспыхнет и раскиснет! Знаю!"

      Он, действительно, вспыхнул, но не раскис.

      В эту минуту в комнату вошла Глафира Илларионовна.

      – А! Федор Андреевич! – воскликнула она радостно. – Голубчик мой! Ну, идемте обедать.

      Федор Андреевич ласково поцеловал ее руку и поднял голову. Глаза их встретились.

      "Что это она ему такого сказала? – услыхал он тревожный голос. – Ишь раскис весь! Дура! Говорю: до свадьбы по шерсти гладь. Наверстать успеешь. Дура!" – и она перевела сердитый взгляд на дочь. Федор Андреевич подметил, как она в ответ матери пожала плечами. Холодный пот выступил у него на лбу.

      – Идите, идите! – весело говорила Глафира Илларионовна. – Нина, веди его!

      За