Первая люболь. Катрин Исаева

С неприветливого неба сыпались холодные рассыпчатые хлопья. Съежившись, я мечтала заварить чай с шиповником, утопив трудности сегодняшнего дня в кружке с ароматной заваркой.

      Льдисто-голубые глаза Воинова отпечатались в сознании, расшевелив болючий пучок нервов. Мысли о дерзком хулигане поднимали целые народные восстания в моей душе, но даже если бы можно было отмотать время назад, я бы ничего не изменила.

      Мой отец – майор полиции, погибший при попытке остановить преступника, посмертно награжден орденом Мужества. Уже как пять лет мы с мамой и братом бережем эту награду, словно настоящее сокровище, восхищаясь героическим поступком отца.

      Почему-то те, кто говорит, что время лечит, не прикладывают бланк с рецептом выздоровления.

      После его смерти наша жизнь пошла под откос. Фирма, в которой мама работала менеджером, обанкротилась. На пособие для членов семьи погибшего сотрудника полиции можно было прожить несколько лет вообще ничего не делая, но мама решила рискнуть, вложив полученные средства в ресторанный бизнес.

      Первое время дела в ее уютном ресторанчике шли в гору. На бизнес-ланчи к нам приезжали люди высоких чинов из районной администрации, а потом на соседней улице открылось кафе модной столичной сети.

      Целый год упорной борьбы за каждого посетителя закончился несколькими кредитами и испорченными нервами. Чтобы закрыть долги, пришлось съехать из просторной трешки в квартиру попроще и снова встать на биржу труда.

      Папа всегда говорил: «Над вами тушат пожар, значит, стоит устроить пенную вечеринку!» Вот мы и барахтались в этой пене по самые уши.

      Поглощенная упадническими мыслями, я не заметила, как приблизилась к дому. Бросив беглый взгляд на киоск с лучшим чертановским кофе, я испытала досаду, что не могу купить еще один стакан – непозволительная роскошь в нашей ситуации.

      Мама тянула на себе двух несовершеннолетних подростков: мне недавно исполнилось семнадцать, братишке – пятнадцать. Правда, Лешка решил еще пару дней повалять дурака дома, сославшись на больное горло.

      – Малая, ты что, меня преследуешь? – Кто-то схватил меня сзади, рывком потянув в сторону, но так же резко отпустил.

      От шока и ужаса ноги подкосились, рюкзак съехал с плеч, и я рухнула на холодную промерзшую землю.

      – Что тебе надо? Мало сегодня людей унизил? Самоутверждаешься за счет тех, кто слабее и не может дать тебе сдачи? – Варежки натянулись на сжатых кулаках.

      Гуляя бесцеремонным взглядом по моему дрожащему телу, хулиган растянул губы в зловещей полуулыбке.

      – А ты совсем страх потеряла! – Воинов пнул снег мне в лицо.

      Задержав дыхание от удивления, я ощутила прикосновение острых ледяных кристаллов к нежной коже. Отец часто рассказывал, что чувствовал к преступникам особый токсичный сорт презрения, заставляющий пар из ушей валить, а зубы клацать от злости.

      Нечто подобное я испытывала к долговязому хулигану без шапки и в летней обуви. Душу наполнила жгучая, ядерная ненависть, и меня охватил озноб.

      – Я тебя