Понтифик из Гулага. Сергей Алексеев

и будто бы подыскивали ей стоящего жениха из детей отцовских знакомых. Один такой даже часто приходил к ней в мясную лавку, где тётя работала три дня в неделю, но с утра и до вечера.

      Она сразу же догадалась, что Станислав мог видеть, но ничуть не испугалась и даже не смутилась.

      – Занимались, ну и что? – с вызовом спросила. – Подглядывать низко и подло!

      – Я тоже хочу заниматься с тобой, – заявил он, раздираемый чувством стыда и желания.

      – Чем?

      – Музыкой, как Вацлав!

      – Тебе нельзя! – отрезала она, однако уже не так решительно. – Ты ещё маленький.

      – Я не маленький, – чужим, грубовато-мужским голосом произнёс он. – И хочу заниматься, с тобой. Вацлаву можно, а мне нельзя?

      – За Вацлава я, может быть, замуж пойду!

      – Тебя не отдадут!

      – Почему?

      – Он нищий студент!

      – А ты женишься на мне? – Гутя смеялась и дрожала от страха.

      – Если бы ты не занималась с учителем – женился бы, – ревниво произнёс он.

      И стал как-то по-ребячьи ощупывать тётю, словно впервые видел. Оказывается, у неё была такая манящая грудь, которую бы он никогда не заметил, если бы не увидел вчера обнажённой. Гутя всегда носила застёгнутые до горла платья, глухие жакеты и длинные юбки, поэтому и мысли не возникало, что у неё есть под одеждой. А сейчас была в деревенском льняном платье со шнуровкой на груди, под которым угадывались все прелести её тела.

      – Стасик, ты с ума сошёл? – спросила Гутя с дрожью и испугом, однако же не уходя от его рук. – Ты же мой родственник!

      И тут голос оборвался, как басовая струна, в горле что-то лопнуло, и заныл кадык. Каким-то детским, натуженным фальцетом Станислав выдавил:

      – Тогда я всё скажу родителям!

      – Только посмей! – бессильно выкрикнула она. – Как тебе не стыдно?..

      В этот момент в ней тоже что-то оторвалось. Тётя засмеялась и заплакала одновременно, потом встряхнула своими белесыми, сыпучими волосами и задышала в лицо.

      – Стасик, а ты сможешь? У тебя там… уже что-то есть?

      И полезла руками в его брюки, торопливо расстёгивая тугие пуговицы. Ладони у неё были ледяные, неприятные, но вмиг стали горячими и желанными, когда наткнулись на что-то и замерли.

      – Ладно, Стасик, – прошептала, щекоча волосами, – давай попробуем… Если у тебя получится. Снимай брюки!

      Она уже приготовилась к приходу учителя, развязала шнурок на груди, спустила к ногам деревенское платье и легла на кровать совершенно голой. Тело у неё было округлым, мягким и трепещущим, казалось, оно даже на расстоянии излучает манящее тепло и затаённый, как её полуулыбка, мерцающий свет. К нему хотелось прикасаться, оглаживать его и, погружаясь лицом, как в искристую солнечную воду, пить. Он больше никогда в жизни не испытывал подобных чувств к женщинам, даже самым обольстительным и опытным.

      Станислав выпутался из брюк, но в этот миг пришёл учитель и стал крутить звонок у входной двери. Сначала они оба замерли