Не алё. Аида Павлова

голову, а если что не так – то и обматерить напоследок. Они присасываются к любому, кто отважится сунуть нос в их дурно пахнущий закуток, и не отвалятся до тех пор, пока не высосут всё: наличные, жизненные силы, веру в людей, надежду на лучшее, – и никакой нет у них совести, кругом только смех сквозь золотые коронки да коричневые пластиковые стаканчики с мутной жижей в руках.

      Я ненавижу утренние подъемы, вещевые рынки, омерзительных вульгарных продавцов: мне пятнадцать лет, у меня больше комплексов, чем пигментных пятен на лице у Моргана Фримана, но также мне хочется новых вещей, выглядеть не хуже одноклассниц, быть красивой и носить модные тряпки. Поэтому мы здесь.

      Мать проводит привычный инструктаж перед заходом в торговые ряды, как опытный диггер перед погружением в чрево заброшенных катакомб наставляет глупых и неподготовленных туристов:

      – От меня не отставать, идти за мной, если что понравится – сразу говори. Смотреть вещи только по делу, ни на что не отвлекаться. Уложимся за два часа – куплю тебе хот-дог.

      Время пошло! Гонка началась. Мать резво кидается в смрад торговых ларьков. Я трушу за ней, еле успевая что-то рассмотреть: вот вроде неплохие джинсы. Может, рискнуть?

      – Мам! Мам! – несется в никуда мой жалкий крик. Мать даже не обернется.

      Я уже не первый раз тут, не первый раз бегу за ней с языком на плече, я всё знаю и все равно надеюсь, что из нашего марафона выйдет что-то хорошее. Как глупо и наивно.

      Вижу куртку. Она мне действительно нравится. Продавщица тут же замечает мой заинтересованный взгляд:

      – Детка, проходи. Сейчас померяем, какой у тебя размер? Проходи-проходи, не стесняйся.

      – Мам! – кричу я. – Да постой ты!

      И вдруг теряю ее из вида – куда она подевалась? Мне не страшно, я-то найду, конечно, выход отсюда, но тогда точно останусь без новых вещей. А это мой единственный шанс прийти в школу не в старых изношенных тряпках, половину из которых когда-то носила дочь маминой подруги в середине восьмидесятых. Пячусь назад из закутка с куртками под недобрым взглядом продавщицы, развожу руками в извиняющемся жесте и бегу, как охотничья собака по лесу, ищу мать. Вот и она. Стоит, как ни в чем не бывало, около очередной палатки и беседует с восточного типа продавцом, попивающим кофейные спитки. Меж золотыми коронками у него сигарета, которую он и не думает притушить.

      – Меряйте, меряйте, – посмеивается он, – сегодня примерка – бесплатно!

      В руках у матери жуткое бордовое пальто. Сердце екает. Может, она для себя? Но не тут-то было. Мать поворачивается ко мне:

      – Вот смотри, отличное на демисезон. Давай-ка, раздевайся. Померяешь.

      – Не буду. Оно мне не нравится.

      – Что значит, не нравится? – удивляется мать.

      – А ты померяй, – вторит ей продавец, – твой размер как раз.

      – Не буду я его мерить! Мне оно не нравится, ни цвет, ни фасон. Это какое-то старомодное пальто. Прощай, молодость! – борюсь я из последних сил.

      Мать переглядывается с продавцом и качает