Не алё. Аида Павлова

ели нескончаемую сухую гречку, почти утонули, но сдюжили, выдержали, встали, отряхнулись и высушились. Пригладили волосы, надели чистое и снова пошли в люди. И даже что-то из этого вышло неплохое: никто не спился, никто не ушел в челноки, никто не стал владельцем палатки у метро, не получил удостоверение сотрудника госорганов. Остались целы-невредимы, по крайней мере, на первый взгляд. Но так никуда и не поехали все вместе.

      Я же всё бредила заграницей. Читала Драйзера и хотелось в Америку. Читала Вудхауса и тянуло в Лондон. Смотрела «Римские каникулы», «Фанфан-тюльпан» и все кинофильмы с участием Мэрилин Монро. Хотелось, страстно хотелось всюду и везде побывать. Жадно хотелось, до бессонницы. Такие мечты в семье не поощрялись. Приземлённее надо быть, попроще, думать о хлебе и воде, об образовании, чтобы было чем оплачивать жировки, чтобы на столе всегда стояло блюдо с яблоками и бананами, бананы, конечно, безусловный символ богатства и успеха, а в холодильнике должен лежать кусок курицы; стремиться, чтобы трусы были чистые, хлопчатобумажные, никакой синтетики, и носки без дырок, чтобы свитер на локтях не протерт, а обувь начищена губкой до блеска, чтобы перед соседями было не стыдно. А заграница – чего там не видели, зачем мы там и кому мы там сдались.

      И даже когда уже в кармане, наконец, зашевелились рубли, когда появился под импортным телевизором импортный видеомагнитофон, когда у всей семьи были спортивные костюмы, кожаные куртки и джинсы, а в стенке на полках поблёскивали фужеры из богемского стекла, все равно не путешествовали. Что такое это «путешествие»? Его руками не потрогаешь, на полку не поставишь, для потомков не сохранишь, родне не покажешь, в ломбард в трудные времена не заложишь. Деньги потратишь – а что останется? Куда всё денется? И что там такого хорошего, чего нет у нас? У нас и так всё в порядке. Электричка, автобус, километр пешком – вот и все приключение, вот и весь отпуск.

      Я впервые поехала за границу в девятнадцать лет, тут же, как только появилась финансовая независимость, первые деньги, заработанные, отложенные, схороненные ото всех. И сразу туда – в Париж! Автобусом через всю Европу, с отсиженной задницей, затекшей шеей, больной спиной, без сна, на бутербродах с вонючей колбасой, с какими-то крохами в кармане, с семейными проклятиями, напутствиями и пророчествами, что меня обязательно сдадут в бордель или отберут паспорт и определят на силикатный завод, в лучшем случае – просто убьют, и никто никогда не узнает, где могилка моя. А, всё равно! Гори оно! Да пусть убивают, пусть режут, да хоть и в бордель, всё лучше, чем каждый день одно и то же: работа, университет, а вечерами просмотр телевизора на продавленном диване. А где же моя жизнь? Куда она уходит? Зачем я живу? Чтобы купить китайские кроссовки, которые в следующем году уже нельзя носить? Или вьетнамские кофты, от которых прыщи по всей спине? Работать чтобы что? Откладывать на смерть, на старость? В молодости уже планировать свои похороны, копить на врачей, лекарства, гроб и место на кладбище. А как ты хотела? Так все живут. Не хочу, как