Сказание об Ольге (сборник). Вера Панова

окликнули – кто, зачем? Снизу прокричали – едет киевская великая княгиня Ольга к императору Константину.

      Им позволили бросить якоря, а утром витязи отправились в город заплатить за стоянку, купить припасов. По договору они не могли высаживаться на берег вооруженными. И мечи свои, отстегнув, оставили на кораблях. Но на всякий случай надели кольчуги и спрятали ножи за голенища.

      Ольга сидела с боярынями и Гудой на палубе. Смотрела на высокие крепостные стены, на каменную башню маяка, рыбачьи каменные хижины, прилепившиеся к склону, – жилье в таких хижинах наверху, а нижняя часть глухая, неприступная, не хуже крепости. Слушала долетающие с берега чужие голоса… Восемнадцать боярынь с ней были и еще десять родичек псковских и киевских, и дружины двадцать человек, и послы от Святослава и вельмож. Каждый вез на продажу тюки мехов самых лучших. При каждом находились слуги для всех нужд.

* * *

      Горячий и томный был Босфор, темно-синий, синее неба.

      В знойном мерцании, многоцветный, окруженный садами и виноградниками, возлежал на холмах Царьград.

      Сияли его купола. Белели колоннады и арки.

      Сбегали с холмов мощенные камнем улицы.

      Тысячи кораблей теснились в гавани. Малые лодчонки сновали между ними. С кораблей перекрикивались люди на разных наречиях.

      В том числе наших людей было много: новгородских, смоленских, черниговских.

      Они дожидались, когда греки перепишут у них товары, возьмут пошлины и пустят на берег.

      И Ольге сказали ждать, и ждала, будто гвоздем прибитая к кораблю.

      Чужой приказ прибил ту, что привыкла сама приказывать.

      Чего-чего, а этого не чаяла.

      – Ты чувствуй, – укреплял ее Григорий, – к кому приехала. Не к Малу какому-нибудь: к владыке православного мира. Одних служб во храме сколько выстаивает император. А доклады? А совещания? А ристания на ипподроме? А усмирение враждующих партий? А сочинение и чтение книг? Даже в путешествия возят за ним книги: богослужебные, стратегические и толкователь снов. И он их читает, несомый на носилках. Но не бойся, примет тебя, найдет время.

      – Можно бы уже и найти, – отвечала.

      – То нам знать не дано, – говорил он, – можно или не можно, то ему дано знать. А я давай-ка еще тебе порасскажу о страстях Господних. В Святой Софии предстоит тебе лицезреть орудия сих страстей.

      Раскалялось лето. На глазах менялись в цвете сады и виноградники.

      Белые, береженые лица и руки боярынь потемнели от загара. Не помогали ни притиранья, ни завесы.

      На тех же местах те же белели портики и горели купола. Все крыши и извивы улиц уже были известны наперечет.

      Изнывая, от восхода до заката высматривали: не плывет ли гонец с известием? Но не было гонцов, только, когда солнце садилось и вечер упадал, начинали плескать воровато весла за кормой, тыкались о корабль скорлупки-лодчонки: то греки-перекупщики вились вокруг беспошлинного товара. Им спускали веревочную лестницу, вели в подпалубное помещение. Там, ножичком бережно вспоров зашитый тюк, при свечке встряхивали