Тонги. Игорь Скурча

какое-то время, обычно через 7 – 10 дней, Степан делал следующий выпад.

      – Как у вас ситуация? Улучшилась? Ну, никто, во всяком случае, ласты не склеил.(шутка). Тёмные камни оттягивают на себя отрицательные эмоции. Теперь экран заполнен ими, нехорошими помыслами. Надо менять, на другой, выше по уровню. –

      Многие соглашались на ребрендинг. Это уже была платная акция.

      Дело, таким образом, двинулось. Не то, чтобы полетело, но, скажем так, поползло. В провинции важно найти пусть и глупую, но альтернативу привидениофобии.

      *

      Да. Ещё. Обрезание пошло Тонги на пользу, сексуальные ощущения изменились; и, пожалуй, в лучшую сторону. Ему понравилось. И Любе-Курице ещё больше.

      Иногда, когда ночь и на улице идёт дождь, Тонги снится вполне явственный сон; будто рядом в соседнем дворе, за задней стеной сарая, где Лорик вывесил красный тотем , Елен устраивает танцы-представление. Она зовёт его, не бойся, я, мол , тебе же нравилась.

      Тонги в этот момент начинал мычать и подрагивать, тянуло вскочить, пробежать эти 50м и посмотреть на шабаш. Люба, крепче прижимала тогда его к себе, и Тонги быстро успокаивался: нет уж, на фиг, на фиг.

      ТАНК.

      *

      Жара крепчала.

      Цикады словно сговорившись, трещали всем количеством без умолку и передыху.       Природа вокруг под завязку заполнилась цокающим шумом, и вкупе с температурой за 30, характерной для начала августа в этих краях, давила на психику. Местная публика, поэтому, после десяти утра искала места потенистей, перенеся туда свою деятельность по хозяйству, если таковая была.

      Старый Соломон располагался в орешнике, занимавшем немалую часть его участка. Удобное плетённое кресло, подогнанное временем под его высохшее тело, ждало его каждое утро; не было бы только дождя да и здоровье позволяло бы. В 88 лет: удобство – это просто привычное положение. Важным при этом считался ракурс обзора: видна была и вся лужайка перед домом и часть улочки за забором.

      *

      Маленькое мегрельское село на западе Грузии в 10км от Зугдиди сонно переваривало очередное лето. Какое-то время назад в городке процветала торговля, но потом, после заварухи 92года, прижатая к непроходимой Абхазии, тема эта зачахла. Всё вернулось к натуральному крестьянскому хозяйству: повсеместно выращивали орехи, фасоль и кукурузу. Резон был прост. Например: орехи. Их сдавали перекупщикам, получая хоть какую-то наличность; небольшое количество шло на кухню, в перетёртом виде составляя основу «сациви», ореховой подливы с курицей или индейкой.

      Кукуруза – главная кормовая культура для животноводства. Стебли – «чала» – доставались буйволам, в разведении которых почему-то в Мегрелии отдавали явное предпочтение над коровами. Молоко в принципе такое же, но пожирнее и повкуснее. Сулугуни из буйволиного молока – это нечто; описывать бесполезно, надо пробовать.

      Из кукурузной крупы обычно ежедневно варилась мамалыга. Этакая каша без соли и масла. Казалось бы – наивная простота. Но в то же время – основа. Присовокупляй к ней по выбору и по наличию, допустим, фасоль в