На краю бездны. С. Дж. Уотсон

нет. Я бы об этом знала. Ведь знала бы?

      – Значит, всего пропали три девушки, – констатирую я, понимая, как глупо должны звучать мои слова. – Дейзи, Зои и эта подруга?

      – Дейзи не пропала. Она покончила с собой. А ее подругу, если верить слухам, потом видели. Но так – да.

      – Эта ее подруга…

      Меня охватывает чувство, будто мне заткнули горло. Слова приходится выдавливать из себя с усилием, точно сквозь густую слизь.

      – Когда она сбежала?

      – Наверняка не помню. Примерно в то же время, когда погибла Дейзи. А что?

      Я словно цепляюсь за край скалы и вот-вот сорвусь.

      – Как ее звали?

      – Сэди.

      И хотя мне следовало быть к этому готовой, нужно было держать удар, имя поражает меня, точно молния. Оно отзывается эхом крика в темной комнате, угрожая вывести меня из равновесия.

      – Ее звали Сэди.

      Тогда

      8

      Многие дни пребывания в той лондонской больнице слились в один, но я хорошо помню день, когда я выяснила, кто я такая, – день, когда я родилась заново. День, когда я стала Алекс.

      Я проснулась рано оттого, что сквозь тонкие голубые занавеси просачивался бледный свет, и не сразу сообразила, где нахожусь. В комнате пахло дешевым освежителем воздуха, и практически ничего, что могло натолкнуть меня на верную мысль, не было – лишь комод с телевизором и цветами в вазе, зеркало на противоположной стене, прикроватная тумбочка с лампой и пустым стаканом. В первое мгновение я решила, что я в отеле, и из-за двери вот-вот послышится звук спускаемой в унитазе воды, а дальше появится какой-нибудь хрен и велит мне проваливать. Но потом я вспомнила: я в больнице, где нахожусь с тех самых пор, как меня привезли сюда из Кента.

      После завтрака я встретилась с доктором Олсен. Она ждала меня в общей комнате. Там будет удобнее, сказала она, словно мы давние подружки и просто собрались поболтать после долгой разлуки. Но истинная причина заключалась в том, что я терпеть не могла ее кабинет, слишком крохотный, тесный и душный. Всякий раз, стоило мне там очутиться, я начинала потеть. Мы опустились на засаленные стулья, и она придвинула свой поближе к моему. В тот день на ней было платье и высокие кожаные сапоги, хотя на улице было уже не холодно.

      – Ну, как твои дела? – спросила она.

      В ее речи улавливался еле различимый акцент.

      Я пожала плечами, потом вспомнила, что тоже умею говорить. Доктор Олсен мне нравилась, она не сделала мне ничего плохого.

      – Нормально.

      Она улыбнулась:

      – Нормально?

      – Да.

      – А подробнее рассказать не хочешь?

      – Не особенно.

      Она ждала. Пауза тянулась, пока я наконец не почувствовала себя обязанной заполнить ее.

      – Да нечего там рассказывать.

      – Что, по-прежнему ничего?

      Я помотала головой. Доктор Олсен полагала, что в один прекрасный день может сработать мышечная память и я автоматически что-нибудь вспомню – например, пароль от своего телефона, – но пока ничего такого не происходило.

      – Вообще никаких воспоминаний?

      Ну,