Сказки старой Англии (сборник). Редьярд Киплинг

вместе с сэром Ричардом к моему отряду. А впрочем, как пожелаешь».

      «Нет уж, я не дитя. – отвечал Хью. – Если я принимаю поместье, я принимаю и долг». – И он вложил свои ладони в руки Де Акилы и поклялся ему в верности. Помнится, я обнял и поцеловал его, а Де Акила поцеловал нас обоих.

      Рассветало. Мы сидели за порогом хижины, смотрели, как встает солнце, как селяне принимаются за свои утренние труды, и говорили о всякой всячине: о наилучшем управлении поместьем, о лошадях и об охоте, о мудрости короля и о его промашках; и на божественные темы мы рассуждали тоже – в этом Хью разбирался куда больше нашего.

      Тут ко мне подошел слуга из Большого Холла – один из тех трех, которых я чуть было не повесил – и гулко промычал мне на ухо (такова саксонская манера шептать), что леди Илуэва желает меня видеть. У ней было заведено обращаться ко мне с просьбой о вооруженной свите из двух-трех человек, когда она желала предпринять дальнюю прогулку. Я, конечно, давал ей своих людей, а иногда прятался где-нибудь в лесу и смотрел издали, как она гуляет.

      Не мешкая ни минуты, я отправился на зов, и в тот момент, когда я подходил к Большому Холлу, дверь его распахнулась и на пороге появилась леди Илуэва.

      «Не желаете ли войти в дом, сэр Ричард?» – молвила она, и слезы выступили у ней на глазах. Мы были одни, и никто не мог этого видеть.

      Рыцарь надолго задумался, глядя куда-то вдаль, за реку, смутная улыбка блуждала на его лице.

      – Молодец! – вскричала Уна и захлопала в ладони от радости. – Она поняла, что была несправедлива, и признала это.

      – Да, она признала это, – стряхнув с себя воспоминание, подтвердил сэр Ричард. – Вскоре (то есть вскоре для нас, а на самом деле прошло два часа) подъехал Де Акила в плаще, отчищенном от соломы, и с блестящим щитом за спиной. Он назвал меня негодным вассалом, задумавшим уморить голодом своего господина, и немедленно потребовал пира и увеселений. Хью объявил, что на этот день прекращаются все работы в округе. Загудели саксонские рожки, и вскоре начался праздник. Еды и питья было вдоволь, пенье и пляски не утихали. В разгар веселья Де Акила забрался на большую дубовую колоду и обратился ко всем с речью на чистом саксонском наречье. Правда, никто его не понял, но приветствовали дружно. Всю ночь длился пир, и когда уставшие певцы и музыканты покинули зал, мы четверо еще оставались сидеть за Высоким Столом. Помню, было полнолунье, теплый предутренний ветерок гулял по залу. И тут Де Акиле пришло в голову попросить Хью, как благородного рыцаря и нового владельца Даллингтона, снять со стены свой меч. Хью охотно исполнил просьбу. Видимо, рукоять меча запылилась, ибо я видел, как Хью обдул ее, поднеся меч к губам.

      Мы с леди Илуэвой сидели немного поодаль, увлеченные собственным разговором, и сначала нам показалось, будто вернулись музыканты, потому что Большой Холл внезапно заполнился звуками стремительной музыки. Де Акила вскочил на ноги, но вокруг не было никого, лишь лунный свет трепетал на полу…

      «Слушайте! – шепнул Хью. – Это поет мой