Казначей общака. Евгений Сухов

смиренно отвечал Герасим, слегка наклонив голову, как и подобает монаху.

      Игумен, ценивший более всего послушание, в этот раз недовольно повел бровью:

      – Тут одного моего желания мало. А сам ты чувствуешь к этому делу призвание?

      Смутился Герасим под пытливым взглядом игумена и отвечал, как чувствовал:

      – Два дня назад ко мне видение пришло, будто бы я с кистью в монастыре стою. Решил попробовать, и вот этот рисунок получился. Хотя мне и раньше рисовать приходилось, но способностей больших за собой не подмечал. Но дело это мне по душе. Может, сон в руку?

      Старый монах был более категоричен:

      – Не видение это, сын мой, а просто на твою голову провидение божье сошло, а такой промысел большая редкость. Талант в тебе открылся, так что пиши на здравие.

      Первый год отец Герасим писал хитоны, не отваживаясь на большее, а когда опыта было накоплено предостаточно и он ощутил в себе немалые силы, приступил к изображению ликов.

      Он никому не показывал своих икон раньше положенного срока, не из суеверия, которое прячется даже в самом набожном человеке, а из эстетического чувства, что всегда присутствует в каждом настоящем художнике. Только готовое произведение может быть предано суду, и первый зритель, как правило, человек близкий, умеющий по достоинству оценить работу. Таким ценителем для Герасима всегда оставался игумен, и его скупая похвала была куда весомее восхвалений целой братии. Краски, уложенные на доску тонким и ровным слоем, подсохли окончательно, самое время, чтобы пригласить старца. Иконописец любовно протер доски мягкой ветошью, отчего лик ожил еще более.

      Неожиданно дверь отворилась, и в проеме, узком, словно башенная бойница, застыл старец Гурьян.

      – Не помешал, Герасим? – сдержанно полюбопытствовал игумен.

      – Вы, как всегда, кстати, отец Гурьян, – стараясь скрыть волнение, произнес Герасим. – Икону написал… «Спас Нерукотворный». Такую, как вы просили, для храма Радость Всем Страждущим.

      Старик, чуть подобрав длиннющие полы рясы, шагнул в келью и, отыскав глазами икону, сдержанно, подавляя распиравшие его чувства, протянул:

      – Эко, как углядел! У Рублева он построже будет, – старец чуть прищурился, – вот здесь у Спаса морщинка, здесь еще одна черточка… Она его делает строже да и старше. А на твоем как будто бы разгладились складки.

      – Не понравилось, отец Гурьян? – не подобает монаху тревожиться, но голос предательски сорвался.

      Настоятель отвел взгляд от иконы и с укором посмотрел на воспитанника.

      – Не забывай, что ты не художник, а богомаз, а это народ особенный. Их руками боженька на мир смотрит. – Старик взял в руки икону и внимательно всмотрелся в лик Спаса. – Хм, а теперь он строг, будто бы чего-то сказать хочет. Хороша икона, не тревожься, – успокоил Герасима игумен. – Освятим ее да и установим на самое почетное место.

      – Значит, не зря старался, – улыбнулся монах, от сердца малость отлегло.

      – Не зря, не