Казначей общака. Евгений Сухов

точно. Но не стал спрашивать о ходиках у Костыля, понимая, что тот опять ничего ему не сообщит. – Через четыре часа поедет товарняк. Останавливаться он не будет, а только притормозит на повороте, когда будет сопку объезжать. Скорость небольшая, вполне достаточная для того, чтобы мы запрыгнули. Но сначала еще нужно прочапать километра два по бездорожью.

      Артур Резаный благодарно улыбнулся. Странно все это. Костыль знал про товарняк, который проследует не менее чем в двустах километрах от зоны, и говорил про него с такой уверенностью, будто ездил на нем едва ли не ежедневно. Чтобы понять Пашу Фомичева, нужны очень большие мозги.

      – Спасибо… Разве это расстояние по сравнению с тем, что мы протопали.

      Паша повернулся и, не дослушав, пошел через топкий кочкарник, очевидно, это была самая короткая дорога.

      Глава 7

      УХОД ИЗ МОНАСТЫРЯ

      Опасения оправдались. Самые худшие. Монахи, стоявшие во дворе, встретили его зловещим молчанием, как если бы вместо живого человека скорбно прошла похоронная процессия.

      – Что случилось? – спросил Герасим, всматриваясь в помертвелые лица старцев.

      – Были здесь двое, – тихо проговорил чернец лет пятидесяти, худенький, маленький отец Авраам, – похоже, беглые, трех братьев убили – отца Остапа и отца Лукьяна… Послушника Гурия жалко, он его из карабина пристрелил, когда тот ракеты со звонницы выпустил. А игумена… – чернец не договорил, махнул рукой и отвернулся.

      Внутри Герасима все скукожилось, как от сильного холода.

      – Что с Гурьяном?

      – Жив игумен, – повернулся Авраам, – едва дышит. Они его в упор… из пистолета. Брат Александр до послушания врачом служил, сделал все, что мог, но говорит, в больницу нужно, иначе не выживет. Мы хотели его везти, но он ни в какую без тебя не хочет. Сначала, говорит, Герасима дождусь, – уже вдогонку закричал Авраам быстро удаляющемуся Герасиму. – Ты бы его не сильно тревожил, брат, уж слишком слаб…

      Герасим уже не слышал, торопливым, не характерным для монаха шагом вошел в махонький флигелек, пристроенный к ризнице. На первом этаже, в самом конце коридора, находилась келья игумена Гурьяна.

      Дверь Герасим распахнул шумно, как ворвавшийся сквозняк. В углу кельи на обыкновенной деревянной кровати лежал бледный игумен. Рядом, скорбя, сидело двое монахов. Старик повел рукой, приглашая сесть, и, едва Герасим опустился, немощно упала ослабевшая ладонь.

      – Думал, не дождусь, – охнул Гурьян.

      – Как же это так, – усиленно пряча отчаяние, протянул Герасим.

      Глядя на беспомощного игумена, он понимал, что ни к кому не был так сильно привязан, как к этому старику. Гурьян никогда не выказывал Герасиму особого расположения, но, странное дело, он чувствовал, что игумен относится к своему непутевому воспитаннику по-отечески тепло.

      – Тебя искали, сын мой… двое их было.

      – Кто такие? – ахнул Герасим.

      – Судя по всему, беглые. Зон здесь немало понастроено. Боюсь, что вернутся,