Казначей общака. Евгений Сухов

на кожаный клык посадить. Желает с вами поговорить. Я его сначала хотел в холодную запереть, пусть, думаю, поостынет. А потом все-таки решил к вам привести, может, действительно что-нибудь дельное сказать хочет.

      Глеб Иванович с интересом посмотрел на заключенного, уже изрядно пообтершегося по камерам, с огромной ссадиной на лбу. Такое впечатление, что надзиратели силком волокли беднягу до кабинета хозяина, не пропуская при этом ни одной ступеньки.

      – Гражданин начальник, мне с тобой на линию нужно выйти, – неприязненно посмотрел тот на Коваля.

      – Где это ты ободрался? – доброжелательно поинтересовался Глеб Иванович.

      – Со шконаря слетел, – грубовато обрезал арестант.

      Полковник Ковров хмыкнул:

      – Если разговаривать не хочешь, может, тогда стоит в камеру вернуться?

      – Базар серьезный пойдет, гражданин начальник, ты бы убрал этого дубака со спины. Не для слухачей перетирка.

      Коваль двинулся вперед, угрожающе повертев дубинкой.

      – Отставить, – негромко распорядился полковник. – Обыскали его?

      – Так точно, товарищ полковник, пустой, – доложил прапорщик.

      – Ладно, иди… если что, позову. Потолкайся пока здесь под дверью.

      – Есть, товарищ полковник, – Коваль спрятал за спину дубинку и, четко развернувшись, вышел.

      – Ну что там у тебя? – несколько раздраженно спросил полковник, всем своим видом давая понять, что государственное время он обязан тратить на более существенные дела, чем на бессмысленную беседу с арестантом. И если он снизошел для разговора со своим подопечным, то только потому, что он человек по натуре очень мягкий и привык заботиться о заключенных.

      Но действительность была иной: Коваль отважился привести заключенного к хозяину не сразу, а сначала позвонил ему и сумел убедить его в том, что дело, наверно, не простое и что такие блатные, как Пятак, на «амбразуру» без причины не кидаются. Не исключено, что тот не поладил со смотрящим камеры, а следовательно, есть возможность перекрасить блатного в красный цвет.

      – Начальник, мне в аквариуме не жить, в стирки продулся, а крыть нечем. Если не поможешь – кранты мне, в лучшем раскладе – петушиный закуток… А такого позора не стерплю, уж лучше сразу косарем по венам.

      – Мне что, в кукарешник, что ли, тебя сажать? – заулыбался Глеб Иванович. – Пока вроде бы и не за что.

      – Кукарешник не спасет, если не сейчас зашибут, так потом.

      – Ты что предлагаешь, чтобы я тебе побег организовал? – разговор начинал веселить Коврова. Полковник снял китель и повесил его на спинку стула.

      Пятак сделался серьезным:

      – А если я тебе расскажу такое, за что и ворота распахнуть перед зэком не жалко?

      – Что же это такое может быть? – с наигранной беспечностью поинтересовался Глеб Иванович. – Свистишь, наверное.

      Пятак сидел напротив, на табурете, намертво привинченном к полу. Сидеть на нем было неудобно, у самого края выступала шляпка гвоздя и свирепо впивалась в мякоть заключенного. И каждый арестант непременно начинал ерзать, чтобы облегчить страдания. Пятак же не замечал боли, что само по себе настраивало на серьезный лад и заставляло думать о том, что разговор затевался нешуточный.

      – Гражданин начальник, я поганку гнать не привык, не той масти, а за пустой базар можно ответить по всей форме. Если хочешь на старости лет в золотые писсуары мочиться, то я тебе могу это устроить.

      – Клад, что ли, нашел? – скривился в ухмылке полковник, недоверчиво глядя на Пятака.

      – Кладом не назову, но денег там побольше, чем у персидского шаха.

      – Грабанул, наверное, кого-то, да и сложил в укромном месте, а теперь твое богатство по всей России ищут.

      – Гражданин начальник, деньги эти насиженные. Если с умом подойти, то, не напрягаясь, можно золотишка черпануть по самое горло. Дай мне волю!

      Пятак был блатным серьезным, о чем свидетельствовало его личное дело. На карманные кражи себя не растрачивал, а специализировался на вооруженных грабежах. Сфера интересов широка: пункты обмена валюты, ювелирные магазины, любил наведываться к коллекционерам антиквариата. Дважды привлекался за убийство: первый раз проходил как свидетель, а вот во второй —«рога замочил» и «пропарился до звонка».

      – Хорошо… – не без внутренней борьбы произнес Глеб Иванович, – обещаю. Колись!

      В глазах Пятака промелькнуло нечто вроде сомнения (а нужно ли?), но через мгновение, переломив собственную натуру, он размеренно заговорил, от чего голос его приобрел еще большую значимость:

      – Я знаю, где хранится наличность воровского общака.

      Полковник отозвался не сразу, и, по мере того, как он усваивал сказанное, лицо его менялось и становилось все более серьезным. Подобные признания он слышал раз пять в своей жизни: два раза от бакланов и трижды от мелкого жулья, не имевшего никакого отношения к элите уголовного мира. А в этот раз все вроде обстояло иначе – Пятак был вхож в самые верха и пользовался