Петроградка. Ратные дела. Блуждающее слово. Владимир Хачатуров

этому волосатому, неопрятному, вечно голодному студентику-соседу целый шмат сала или добрый кусок окорока, пусть подавится, бездельник! – дело нешуточное, трудноисполнимое, каторжное почти. И все же Никитишна сумела пересилить себя, очистить благое пожелание свое от всяких посторонних примесей.

      Обождав для верности минуты три (за которые успела опростоволоситься, скинуть пальто и переобуться), выскользнула в коридор и прямиком в общую кухню. Дверца студентова холодильника предательски скрипнула, явив взору первозданную пустоту. Никитишна, кряхтя, нагнулась и обомлела: на самой нижнее полке затаилась в глубине пестрая коробка, вся испоганенная иностранными письменами. Ох, батюшки-светы, хоть бы никто не зашел сейчас в кухню: ведь не докажешь потом, что ее это, кровное, выстраданное!.. Но – пронесла нелегкая. И на том спасибо. Прихватив с собою острый нож, Никитишна со всей отпущенной ей прытью вернулась к себе. Вспоров ножом картонку, с горестным изумлением воззрилась на содержимое: разноцветные веселые шарики, витамины. Попробовала раскусить, да вовремя вспомнила: зубы, чай, не железные, свои. Стало быть, с чайком вприсоску… Интересно, а если бы она рыбки для студента попросила, была бы ей рыбка? Мысль стоила того, чтобы ее проверить. Но где взять сил на новое испытание? Никитишна не стала рисковать: согрела чаю и, не скупясь, принялась восстанавливать пошатнувшееся от треволнении й здоровье витаминами: как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок… Вот если бы ей именно теперь та девочка встретилась, которая ее за Бабу Ягу приняла, она бы ей живо доказала, как она добрая бабушка. Или не доказала бы?… Ну, девочка наверное отблагодарила бы ее за волшебную палочку. Как же, отблагодарила бы! Сказала бы «спасибо» и пошла бы к Богу интересоваться, чем он это там занимается… А что если… Никитишна чуть не поперхнулась от собственной сообразительности.

      В дверь стучать не стала, – с таким известием лучше заставать врасплох, по себе знает.

      Иванна только-только пришедшая в себя после обстоятельно-

      го разговения, настороженно уставилась на соседку. Губы ее пришли в движение, но праздничное приветствие не захотело слететь с уст. Никитишна так и поняла, закивала, мол, это подождет. Вошла, поинтересовалась, способна ли Иванна сейчас соображать или ей умыться надо, чтобы мозги освежить. Иванна заверила, что способна. Тогда Никитишна, не присаживаясь, ибо о таких вещах сидя не сообщают, рассказала все как на духу. И про незнакомца странного, и про дар его проклятый, и про сало, которое витаминками заморскими обернулось. Словом, про все, кроме Бабы Яги.

      Иванна слушала внимательно, доверчиво, тревожно, трепетно, того и гляди завопит либо «чур меня, чур», либо «караул, убивают». Но не завопила, сдержалась, похмельная заторможенность от греха уберегла. Наконец Никитишна приступила к главному, к передаче дара своего злосчастного. И как ни трудно ей было хвалить кого бы то ни было, а Иванну в особенности, но все же сумела себя перебороть, сказать, что она добрее, отходчивее, менее принципиальна,