Старые вещи, «человеческие», сходят на нет. И не только потому, что новая эпоха крайне негативно относится к вещам, потерявшим свою полезность, морально устаревшим, хотя и не переставшим быть образцами надёжности и подлинности. Старые вещи обречены на уход в небытие под покров невидимого. Задача поэзии и философии – удержать их в человеческой памяти, не дать погрузиться в глубинное забытьё. Поэт и философ – хранители этой памяти об эфемерном, мгновенно ускользающем инобытии вещей… В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
«…Посмотрим правде в глаза: «Дон Кихот» – нечто двусмысленное. Все дифирамбы, пропетые в его честь, – не что иное, как мыльные пузыри. «Знатоки» «Дон Кихота» и так называемые «специалисты по Сервантесу» так и не смогли проникнуть в глубоко двусмысленную природу этого великого сочинения. А может быть, «Дон Кихот» только шутка? Тогда над чем же посмеялся Сервантес? В забытой Богом, бескрайней и безлюдной Ла Манче долговязая фигура Дон Кихота напоминает некий вопросительный знак, который и присно, и ныне, и во веки веков будет хранить тайну нашей Испании – тайну нашей исконной двусмысленности. Так над чем же смеялся несчастный сборщик налогов, к тому же заключённый в тюрьму? Да и вообще, что означает любая шутка? Неужто во всякой насмешке есть только негативная установка? Ясно одно: я ещё не встречал книги, которая содержала бы в себе такое количество символизма, знаменующего смысл человеческой жизни. И наоборот, мне не попадалось ни одного сочинения, которое бы заключало в себе столь мало ключей, пригодных для его истолкования. …Тревога, которую первыми почувствовали трепетные греки и которая затем распространилась средь народов Европы, обернулась стремлением создать что-то надёжное. Культура – есть уверенность в противовес сомнению, защита от ударов судьбы. Культура – не вся жизнь, а лишь момент надёжности, ясности, уверенности. Вот почему открытое эллинами понятие стало действенным инструментом – не подменяющим собой жизненную спонтанность, а наоборот, её укрепляющим. Ничто не требует такого героизма – иначе говоря, решимости духа – как верность отдельным подробностям жизни. Нужно, чтобы возможность геройского поступка скрыто жила во всём, и чтобы каждый, кто, не зная уныния, мотыжит землю в своём саду, надеялся: вот сейчас из неё ударит родник. Для Моисея любая скала водоносна. Иными словами, любовь – это всегда расширение личности, которая вбирает в себя внешнее, смешивается с ним. Эта взаимосвязь, взаимопереплетение заставляют тебя проникать в самые глубины любимого существа. Его ощущаешь целиком, и потому любимый раскрывается перед тобой во всей полноте значимости. И тогда начинаешь понимать, что само любимое – тоже лишь часть другого, без которого не может и с которым накрепко связано. Незаменимое для твоей любви становится незаменимым и для тебя. Тем самым любовь связывает одно с другим и всё на свете – с тобой, и мир предстаёт теперь прочным и нерушимым целым…» В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
«…В нашей культуре взаимосвязь между лицом и телом несет на себе отпечаток основополагающей асимметрии, каковая подразумевает, что лицо должно быть обнажённым, а тело, как правило, прикрытым. В этой асимметрии голове отдаётся ведущая роль, и выражается она по-разному: от политики и до религии, от искусства вплоть до повседневной жизни, где лицо по определению является первостепенным средством выразительности…» В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Специально для данного издания Жоэль Гейро, переводчик большинства работ Агамбена на французский язык, написал предисловие. Из предисловия: «…Для Агамбена эстетические опыты, в независимости от того, обращены ли они к поэзии или к изобразительному искусству, всегда сопряжены с политическими вопросами, и наоборот, последние, рассматриваемые в перспективе беспрепятственного функционирования форм жизнедеятельности, неподвластных экономике, неизменно связаны со стремлением к новому искусству жизни. Приступая к археологическому разбору какого-либо юридического термина или теологической категории, Джорджо Агамбен всегда начинает, согласно методу Фуко, с досконального филологического анализа, в ходе которого он обращается к античным – как правило, греческим или латинским – источникам, так как именно в языке отражаются те отличительные черты суверенной власти и чрезвычайного положения, которые необходимо раскрыть. В книге „Что такое «повелевать»?” Джорджо Агамбен пытается воспользоваться методом, обратным тому, который разработал Ла Боэси в „Рассуждении о добровольном рабстве”…» Из текста: «…Власть перестает существовать не тогда, когда ей не повинуются более или менее в полной мере, но тогда, когда она перестает отдавать приказы… …можно было бы дать хорошее описание мнимо демократических обществ, в которых мы живем, простой констатацией: в рамках этих обществ онтология повеления заняла место онтологии утверждения, не в ясной форме императива, но в более коварной форме совета, приглашения, уведомления, которые даются во имя безопасности, так что повиновение приказу принимает форму сотрудничества, и зачастую – форму повеления самому себе…» В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
Всё современное искусство вплоть до актуального – это шоковое искусство, это искусство сверхбыстрое, взрывное, пугающее и ужасное, оно хочет не просто «трогать», оно стремится отрешить нас от привычки к созерцательной практике. Скорость ещё человечна, быстрота – это уже такое состояние времени, которое служит мгновенному, исчерпывается и длится в этом мгновении. Быстрота слишком принудительна, если не террористична. Быстрота бесчеловечна. Сегодня доминирует экспериментальная разрушительная быстрота, не знающая медленности и остановок. Мгновение взгляда, удерживаемое только его повторением. Особая быстрота, высвобождающая нас из плена объективно текущего времени: быстрота наркотиков, виртуальных игр, разного рода интеракций. Различать – это быть медленным, останавливаться, быть внимательным, «зорким», свободным в движении и суждениях, то есть обладать временем различия. Насколько мы что-либо различаем, настолько мы в состоянии оценить различаемое (с точки зрения его угрозы для нас или возможного удовольствия). Ещё в начале 90-х годов актуальное искусство было продуманной и циничной экспозицией шокирующего социального жеста. Теперь в искусстве нет ничего от бунта, вызова или сопротивления, оно направлено не столько против common sense, сколько против принципа реальности . Актуальный художник ныне испытывает чувство растерянности: даже самый насильственный и «оскорбляющий» из его жестов слишком быстро утрачивает шокирующую силу. Утверждаемая иная реальность опознаётся здравым смыслом как допустимая и даже принимаемая всеми условность игры-в-искусство . Актуальный художник стал легко контролируем властью и «нормой», да и собственным «выбором», но не потому, что он социально уязвим как личность, но потому, что в современном обществе стало возможным пространство асоциальной экспериментации. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.
«Искусство только тогда совершенно и лишено искусственности, когда оно – больше чем искусство. Такова Флоренция, где душа ощущает поразительную однозначность и надёжность родины. Венеция же обладает двуликой красотой приключения, плавающего без корней в водах жизни, словно оторванный цветок в море, а то, что она была и остаётся классическим городом рыцарского поединка, лишь подтверждает её главное предназначение: быть для нашей души не родиной, но приключением…» Георг Зиммель В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
В конце 1920-х гг. Беньямин задумал монументальную работу, посвящённую Парижу XIX в., работу о пассажах. Понять эту эпоху помогает фигура Шарля Бодлера, предтечи скорых социальных потрясений. Работа о Бодлере по первоначальному плану так и не была закончена. Среди многочисленных набросков к ней в архиве Беньямина сохранились заметки, объединённые автором под названием «Центральный парк», полный текст которых и воспроизводит впервые на русском языке данная публикация. По мнению Р. Тидемана (составителя собрания сочинений Беньямина, изданного Suhrkamp), «Центральный парк» был написан между июлем 1938 и февралём 1939 гг. Название «Центральный парк» провоцирует множество толкований. Эссе о Бодлере задумывалось ещё в пору «Московского дневника» (1926–1927) – именно тогда в увиденной Беньямином советской столице строился Парк им. Горького. Трудно предположить, что философ не примерял к этому новому миру развлечений концепцию нового века. Название может отсылать и к Центральному парку в Нью-Йорке, рядом с которым Адорно и Хоркхаймер искали квартиру для Беньямина и с которым после бегства из Германии Беньямин, вероятно, связывал своё ближайшее будущее. В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
«Костёр и рассказ, мистерия и история – это два незаменимых элемента литературы. Но каким образом один элемент, чьё присутствие служит неопровержимым доказательством утраты второго, может свидетельствовать о его отсутствии, развеивать его тень и воспоминание о нём? Там, где есть рассказ, костёр затушен, там, где есть мистерия, не может быть истории…» Вашему вниманию предлагается вышедший в 2014 г. в Италии сборник философских эссе. В издании собраны произведения итальянского писателя Джорджо Агамбена в русском переводе. Эти тексты кроме эссе «Что такое акт творения?» ранее не издавались. «Пасха в Египте» воспроизводит текст выступления на семинаре по переписке между Ингеборг Бахман и Паулем Целаном «Давай найдём слова. Письма 1948–1973 гг.». Текст «О трудности чтения» был представлен на круглом столе «Чтение – это риск» в рамках Ярмарки мелких и средних издательств в Риме в декабре 2012 года. «От книги к экрану» – это отредактированная версия выступления в Фонде Чини в Венеции в январе 2010 года. ( Из примечания автора к итал. изданию. ) В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Группа философов, возникшая в 1998 году в Париже, ориентировалась на Ситуационистский интернационал, на дада и сюрреализм, а также на Франкфуртскую школу, на молодого Лукача, на Ханну Арендт, на работы Гершома Шолема по еврейской мистике, и, разумеется, на Вальтера Беньямина. Что касается современной философии, следует отметить сильное влияние работ Джорджо Агамбена, с которым был установлен непосредственный контакт, а также увлечение работами Жильбера Симондона, Жиля Делеза, и, хоть разделяемый не всеми, интерес к работам Мишеля Фуко. Модные идеологи вроде Алена Бадью или Славоя Жижека игнорировались, или, точнее, презирались. Достаточно скоро возник вопрос об издании журнала под названием "Tiqqun", что было отсылкой к традиции еврейской мистики, в которой понятие "тиккун олам" обозначало исправление испорченного, утраченного гармонию мира. Здесь можно обнаружить мессианскую отсылку, разделяемую Беньямином, но также и всей западной традицией критики, общей для анархизма и социализма. "Империя воспринимает гражданскую войну не как оскорбление её величества или вызов её всемогуществу, но как обычный риск. Этим объясняется её постоянная превентивная контрреволюция, которую Империя натравливает на всё, что может случайно вызвать дыры в непрерывной биополитической ткани" В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Группа философов, возникшая в 1998 году в Париже, ориентировалась на Ситуационистский интернационал, на дада и сюрреализм, а также на Франкфуртскую школу, на молодого Лукача, на Ханну Арендт, на работы Гершома Шолема по еврейской мистике, и, разумеется, на Вальтера Беньямина. Что касается современной философии, следует отметить сильное влияние работ Джорджо Агамбена, с которым был установлен непосредственный контакт, а также увлечение работами Жильбера Симондона, Жиля Делеза, и, хоть разделяемый не всеми, интерес к работам Мишеля Фуко. Модные идеологи вроде Алена Бадью или Славоя Жижека игнорировались, или, точнее, презирались. Достаточно скоро возник вопрос об издании журнала под названием "Tiqqun", что было отсылкой к традиции еврейской мистики, в которой понятие "тиккун олам" обозначало исправление испорченного, утраченного гармонию мира. Здесь можно обнаружить мессианскую отсылку, разделяемую Беньямином, но также и всей западной традицией критики, общей для анархизма и социализма. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.