Рассказы
Различные книги в жанре РассказыРади любви
«Светский прием, улыбки и мишура, запахи невиданных блюд, шум разговоров, круговорот бокалов и радостных лиц. Разряженные леди, кавалеры, будто кони, бьющие копытом. И я – серое невзрачное пятно, скользящее по залу… Вежливо улыбаюсь, отвечаю на приветствия и вопросы. Иногда к месту, а иногда – невпопад. И гадаю: «Кто?» Может, эта блондинка, изображающая фею? Длинная и нескладная, как каланча. Или эта кнопка, боящаяся запнуться о длинный кринолин? Или глупо хихикающая брюнетка в костюме селянки? Блеск зеркал, тени вышколенных официантов, напудренные парики, шелест шелка, запах плавящегося воска… И разлитая кругом магия. Она везде. В птицах, порхающих среди танцующих. В ароматах цветов, распускающихся посреди зала. В ярких брызгах взлетающих фейерверков…»
Увидеть снова
«Лес чернел впереди. Страшно, по краю. Мрак под кустами, деревья, будто нарочито, столпились, сблизились. Между белесыми стволами тьма-тьмущая. А что говорить о чащобе? Дремучая, гиблая, жуткая. Десять десятков раз подумаешь, лезть туда днем или не стоит, а тут – ночью. Тарх вздрогнул, наступив на ветку, до холодного пота вздрогнул. Только заманчиво, жутко, но тянет, словно за руку. «Сказки!» – говорили мужики. Подумав, добавляли: «А может, и нет». Сказки – не сказки, а Ратей хвастался, что был и видел. А ему как не поверить? Все девки за спиной у парня примеряют его венок да мечтают в Купалину ночь рядышком оказаться, побежать в лес или на сено. С ним. А он словно и не замечает, воротит нос, приговаривает: «Куда вам до Беляны». Смеется вроде, а все ж знают, что Беляна-то…»
Это было у моря
«Надвигается темная-темная ночь. Моросит. Под ударами ветра тусклый полудохлый фонарь качается, как проклятый моряк на нок-рее. Светить особо не светит, греть не греет, но сигнализирует – здесь граница. Если жизнь и рассудок дороги вам, держитесь подальше от неосвещенных переулков закатной порой, когда силы зла властвуют над миром. Там можно потерять не только бумажник, швейцарские самоварного золота часики фирмы «ПоцелуевЪ и сынЪ» и золотые зубы. Не только жизнь, которая хороша сама по себе, без упомянутых принадлежностей. Нет, потерять можно бессмертную душу, которая дается человеку один раз, и продать ее надо так, чтобы не было мучительно больно на раскаленной сковороде по ту сторону добра и зла…»
На излете
«Ахалтекинец главнокомандующего шел как по струнке. Свита, несмотря на снеговые плюмажи, золотые аксельбанты, солнечные кирасы, несмотря на коней и оружие, рядом с богатырем Михаилом Александровичем казалась стайкой воробьев, вприскочку следующих за хозяином двора кочетом. Тит испугался несуразных крестьянских мыслей и вытянулся сильней, хотя только что казалось – сильней некуда. За ребрами, где у православного положено жить сердцу, возник тяжелый, горячий, толчками раздувающийся желвак. Когда великий князь остановил тонконогого Черемиса напротив батареи Тита, желвак в груди взорвался…»
След клыков дикого кабана
«Сказать, что Джока был взбешен, значит – не сказать ничего. Его, сына владетеля и самого будущего владетеля, даже не спросили! Как назло, это случилось накануне заветной ночи, когда его назовут законным наследником, когда он станет полноправным совладельцем Нижних Мхов. Отчего, скрипнул зубами юноша, отец не сказал ни слова против, когда жрецы обрекли Элину в Дар владетелю Трех Холмов? – Почему? – потребовал он ответа, когда жрецы удалились в гостевые покои. Отец был не один. Джока не знал имени этой женщины и не стремился узнать. Голова ее была обрита, и все тело от макушки до пяток светилось золотом…»
Родница
«Петр воткнул лопату в землю и вытер пот. Вторая яма далась труднее, чем первая, да и не такая аккуратная вышла. В земле пару раз попались обломки известняка, а глубина была еще недостаточна, так что их пришлось обкапывать и выволакивать наружу. Имелся бы лом, справился бы легче, а одной лопатой – много ли наработаешь? Однако с Божьей помощью справился… Еще две ямы – и можно отдыхать… Мысли споткнулись, Петр, недовольно крякнув, полез перемазанной рукой в затылок. Ну, какие две ямы, откуда он их придумал? Двери-то надо ставить, без дверей никак, а это – еще два столба. Ох-ти, грехи наши тяжкие…»
Лисий край
«Она убегала, изредка оборачиваясь и хохоча. Дразня, нарочно распаляя в нем древний инстинкт хищника. Плескался по ветру лисьим хвостом белый подол. Мелькали обнаженные ступни, взметая кровавые медяки осиновых листьев. И князь гнал свою добычу, гнал без жалости. Шел как зверь на манящий терпкий запах живого, животного, сладковатый и горячий. И страсть, темная и жадная, сродни ярости, застилала ему глаза. Как широколобый молодой гончий пес, летел он в хрустальной прохладе осеннего леса, ведомый лишь одним желанием – не выпустить из виду мелькающее впереди светлое платье и облако рыжих волос…»
Сдохни, осклизлый ублюдок!
«Я – улитка. Слизняк. Разумное брюхоногое. Оттого что во мне центнер веса и полтора метра росту, суть не меняется. Равно как и человеческое отношение. Люди относятся ко мне в лучшем случае с гадливостью и жалостью, а в худшем… В худшем они меня ненавидят. Например, за мою медлительность. Их тошнит, оттого что я оставляю липкий след. Они издеваются над моей манерой втягивать глаза внутрь мантии каждые десять-пятнадцать секунд. Их злит, что на моем лице никогда не отражаются эмоции. Многим даже невдомек, что у меня вообще нет ни головы, ни лица. Они просто глазной псевдоторакс называют головой. А мозг-то у нас находится в спинном отделе. Строго напротив рта. Аккурат рядом с анальным отверстием. Хорошо, что люди об этом не догадываются…»
Вариации на тему любви
«Макс специально приезжал поздно. Осторожно открывал входную дверь, бесшумно пробирался в ванную, раздевался, принимал душ, а потом входил в спальню. Ему нравилось смотреть на спящую Марию. Вначале – смотреть. Иногда проходило десять минут, прежде чем он подходил к кровати. Марии казалось, Макс хочет убедиться, что она спит, крепко, по-настоящему. И Мария очень боялась его огорчить, притворялась спящей, следила за своим дыханием, старалась, чтобы веки не дрожали предательски. Она спит. Она даже не подозревает, что Макс стоит в дверях спальни, возбуждаясь с каждой секундой все больше. Они никогда не обсуждали этого, он никогда не просил ее притворяться – она сама почувствовала его желание и сделала все, чтобы любимый мужчина был счастлив. Однажды она даже хотела принять снотворное перед его приходом, но поняла, что не сможет, уснув по-настоящему, ласкать его, отвечать на его движения, словно бы случайно, словно подчиняясь волшебству его желаний…»
Эмотестер
«Подумать только: стать террористкой на старости лет! Старость – она для женщины наступает в восемнадцать, а мне уж скоро тридцать пять, старуха, совсем старуха, а туда же; как девочка скачу – ах-ах, любовь – играюсь с государством в кошки-мышки. На кой черт мы затеяли все это: тайные встречи, страсти, от которых эмотестеры зашкаливают, а полиция сбивается с ног, прятки, будто свободное время – это единственное, чем мы располагаем? Но тут я вспомнила его руки, по-хозяйски прижимающие, его губы, целующие стремительно и страстно, его глаза, синие, будто у сына Посейдона. По телу пробежала волна желания, непроизвольно вырвался стон, к счастью, заглушенный лязгом колес. Низ живота налился тяжестью. Полтора месяца не целовать, не обнимать, не трогать, не вдыхать запах и даже не смотреть! Полтора месяца страданий и метаний, и вот я снова готова рискнуть жизнью…»