«Однажды я ехал в поезде, имея в кармане две тысячи рублей наличными. В купе вагона нас было двое: я и еще один господин – самого продувного вида. Еще когда не зажигали огней, я уже решил, что этот господин не прочь обокрасть меня, а когда наступил вечер, я готов был дать голову на отсечение, что мой сосед не кто иной, как самый зловредный, опытный, хитрый вор без всяких твердых принципов и устоев. …»
«… Муж может изменять жене сколько угодно и все-таки будет оставаться таким же любящим, нежным и ревнивым мужем, каким он был до измены. Назидательная история, случившаяся с Петуховым, может служить примером этому. …»
"Приказчик полез на какую-то лестницу и стал сбрасывать на прилавок целый водопад разных разноцветных тряпок, – с таким видом, будто бы он хотел устроить между собой и покупательницей крепкую надежную баррикаду, за которой можно укрыться. В глазах его виднелось отчаяние и покорность судьбе. – Вот это, сударыня… Прелестный рисунок. – Этот? Вы смеетесь надо мной! Это бабы платки такие носят. – Тогда вот! Самый последний крик делямод. – Этот? Нет, вы, право, надо мной смеетесь! Я никогда не видел, чтобы так смеялись. На лбу приказчика выступил пот, а губы пересохли и нервно дрожали…"
«В еженедельном журнале, в повести молодого беллетриста я вычитал следующее: «Как хороши бывают предрассветные часы, когда вся природа готовится отойти ко сну, когда поля одеваются белой пеленой тумана и усталые, и истомившиеся за день крестьяне гонят свои стада лошадей и других животных на покрытые изумрудной зеленью пастбища под ласковые лучи утреннего солнца. В такие тихие закатные часы мне хочется думать о чем-то недостижимом, несбыточном». Нужно ли говорить, что меня чрезвычайно возмутили эти странные сумбурные строки. Я поспешил пригвоздить автора к позорному столбу, чтобы отбить у него всякую охоту совать нос в то, что его не касается. …»
«… Хорошо, черт возьми! Завизжать бы что-нибудь, захрюкать и камнем вылететь из пыльной комнаты тихого училища – побежать по сонной от зноя улице, выделывая ногами самые неожиданные курбеты. Но нельзя. Нужно учиться. Неожиданно среди общей творческой работы Кругликову Капитону приходит в голову сокрушительный вопрос: «А зачем, в сущности, учиться? Действительно ли это нужно?» …»
«… Проснулся я потому, что почувствовал около кровати присутствие постороннего лица. Но, открыв глаза, увидел свою ошибку: это был не посторонний человек, а околоточный. Полиция никогда не бывает посторонней. Я послал ему рукой приветствие и терпеливо спросил: – Сколько? …»
«На случай, который я расскажу ниже, могут существовать только две точки зрения: автору можно поверить или не верить. …»
«… Его христианское имя было Иван Аптекарев, уличная кличка сократила его на „Ваньку Аптекаренка“, а я в пугливом, кротком сердце моем окрестил его: Страшный Мальчик. Действительно, в этом мальчике было что-то страшное: жил он в местах совершенно неисследованных…»
«… – Почему же вы находите, что моя повесть не подходит? Неужели она слаба? – Я нахожу? – воскликнул редактор. – Бог с вами! Я нахожу ее прелестной. Мы по этому поводу часа полтора спорили со вторым редактором «Сияния», Лиходеевым. Но он уперся, как бык, – и вот видите: приходится возвращать вам эту вещь. Верьте мне, я как будто с кровью отрываю ее от сердца. Ведь, между нами-то говоря, это лучшее, что вы написали! – Спасибо… Вы меня хоть немного утешили. Виноват… Один вопрос: почему вы должны подчиняться мнению этого Лиходеева, а он вашему – нет? …»