«… – Вот, например, через неделю назначено мое дело. Привлекают к ответственности за то, что я перепечатал заметку о полицеймейстере, избившем еврея. – Он что же?.. Не бил его, что ли? – Он-то бил. А только говорят, что этого нельзя было разглашать в печати. Он бил его, так сказать, доверительно, не для печати. …»
«… – Да скажите, пожалуйста, – с сердцем огрызнулся я, – что, вам какой-нибудь убыток от того, что мы полюбовались вашим пейзажем?.. – Не убыток, но ведь и прибыли никакой я пока не вижу… – Господи! Да какую же вам нужно прибыль?! – Позвольте, молодой человек, позвольте, – пропищал он, усаживаясь на не замеченную нами до тех пор скамейку, скрытую в сиреневых кустах. – Как это вы так рассуждаете?.. …»
«… В комнату вошел один из рецензентов. Он опрокинул попавшееся на его пути кресло, вежливо поклонился портрету Толстого и, обратившись к печкe, спросил ее: – Вы, кажется, заведуете теперь театром? Куда я сегодня должен пойти? …»
«… – Что там ваши театральные дела!.. Что там ваши крахи!.. Вот я был свидетелем одного театрального дела и одного театрального краха… Дело продолжалось всего месяц и стоило три миллиона рублей!!! Вы все знаете, что я не люблю лгать, не люблю преувеличивать… – Я не знаю… – заявил какой-то добросовестный слушатель. – Пора бы знать, – сухо осадил его Новакович. …»
«… В комнату вошел один из рецензентов. Он опрокинул попавшееся на его пути кресло, вежливо поклонился портрету Толстого и, обратившись к печкe, спросил ее: – Вы, кажется, заведуете теперь театром? Куда я сегодня должен пойти? …»
«Я был в гостях у старого чудака Кабакевича, и мы занимались тем, что тихо беседовали о человеческих недостатках. Мы вели беседу главным образом о недостатках других людей, не касаясь себя, и это придавало всему разговору мирный, гармоничный оттенок. – Вокруг меня, – благодушно говорил Кабакевич, – собралась преотличная музейная компания круглых дураков, лжецов, мошенников, корыстолюбцев, лентяев, развратников и развратниц – все мои добрые знакомые и друзья. …»
«… – А! – закричал весело Кутляев, растопыривая руки. – Васенька! Христос воскресе! – Здравствуйте, – вежливо поклонился Птицын. – Я, простите, не христосуюсь… – Почему, Васенька? – кокетливо, склоняя голову набок, спросила жена Кутляева. …»
«…На площадку лестницы вышел лысый господин, закутанный в шубу, и испуганно отшатнулся при виде Ляписова и Андромахского. Андромахский сделал ему знак, указал на окно и в двух словах объяснил преимущество занятой ими позиции. – Сейчас о вас будет. Слушайте! – Я никогда не встречала у вас этого господина, – донесся голос толстой дамы. – Кто это такой? …»
«… Все бросили меня, бедного, никому я не нужен, всеми забыт… Плакать хочется. Даже горничная ушла куда-то. Наверное, подумала: брошу-ка я своего барина, на что он мне – у меня есть свои интересы, а мне до барина нет никакого дела. Пусть себе сидит на диване, как сыч. Боже ж ты мой, как обидно! В передней звонок. …»
«… Толстая женщина с канарейкой, озираясь, подошла к нам и спросила: – Не вы ли Павлика ждете? – Мы, мы, – подхватила жена. – А что с ним? Уж не захворал ли он? – Да вот же он! – Где? …»