Напишите Тянитолкаеву письмо. Игорь Силантьев

в первом вагоне сидели елочные игрушки, хрупкие и разные – дед Мороз со Снегурочкой, лошадка и зайчик, а еще снежинка и какая-то морковка.

      Во втором вагоне ехали сны – про счастье и космический полет, про найденный кошелек, про ветер и шоколадные конфеты.

      В третьем вагоне никто не ехал.

      А в четвертом, напротив, сидели друг напротив друга мужчины и женщины и не смотрели друг на друга и не думали.

      В пятом вагоне ехали последние минуты. У каждого ведь есть какие-нибудь последние минуты, правда же?

      В шестом туда-сюда ходил.

      В седьмом вагоне ехал седьмой вагон.

      Вот как-то так.

      Мы любим поезда за их сквозящую простоту.

      В гаражах

      Один бог любил фотографироваться на фоне металлических гаражей.

      Другие боги говорили ему, что это глупо и не божественно.

      Но однажды мимо гаражей нервно пробегала какая-то лань, настоящая, и непонятно было, откуда она в этих замусоленных местах взялась. Тут обычно только коты и бродячие собаки бегают.

      Так вот этот бог как раз фотографировался снова у ржавых ворот, ну и поймал руками (а у него их много было) эту лань. И вознес ее на небеса.

      И небеса приняли ее и с тех пор стали небеса этой ланью.

      И теперь бегут куда-то нервно, бегут.

      Зеленый пуховик

      Когда я был молодым, у меня был зеленый китайский пуховик, такого же цвета, в какой красили служебные постройки на железной дороге. Пуховик был прошит квадратами, чтобы пух не сбивался. И он действительно не сбивался, но проблема была в другом. Этот мерзкий пух вылезал изнутри и поэтому я все время ходил в перьях, будто сам только что вылез из курятника.

      На этом отрицательные стороны зеленого китайского пуховика заканчивались и начинались положительные. Он был легким и теплым и отменно защищал от ветров и морозов. И сидеть в нем было удобно, даже на стылых автобусных остановках, потому что под попой оказывалась мягкая пуховая если не подушка, то добротная подстилка. Дома пуховик нередко служил мне дневным одеялом, под которым можно было быстро и сладко вздремнуть.

      И еще этот пуховик летал. Вы не поверите! Я раскладывал его на земле наподобие ковра-самолета, садился в середину и закрывал глаза – а когда открывал, то был уже высоко над домами и улицами, и летел в том направлении, куда обращал свой взгляд. И девушек катал я по небу на этом пуховике и собирали мы вместе небесные цветочки.

      А потом я продал чудесный пуховик миллиардеру Прохорову. Или Березовскому, не разобрал. Я приехал в Москву по каким-то, не помню, делам, и стоял у метро и пил пиво «Клинское» из бутылки, а тут ко мне этот Абрамович подходит и говорит: «Продай мне пуховик за миллион рублей!» За каким-то хреном он ему понадобился.

      Ну надо же понимать, что когда я был молодым, миллион рублей был ценой нового китайского пуховика. Вот я и продал. Новый же лучше старого! А еще у меня была смутная надежда, что новый пуховик не будет так лезть.

      И я купил новый, серый. Перья из него, конечно, тоже лезли, но не так обильно, как