Агапэ. Нулевая глава. Анна Элфорд

в водяную толщу, но и жизнь расставляла свои ударения, обобщения, обособления. Лёжа на илистом дне, Адам наблюдал за речной рыбой, за сколькими водорослями и прожорливой тиной.

      Адама подхватило течение. Начиная задыхаться, он ощущал давящее ощущение в груди где-то прям меж ребер и пресный, водный вкус Темзы. Но жизнь и не думала покидать его, ведь Адам был живее всех живых, пусть и пролежал в мерзкой ледяной воде полчаса (страх; дрожь; безволие не присущи мёртвым); антропоморфный образ чудом выкарабкался из воды.

      Обноски Адама были промокшими до каждого дюйма, и верить в это можно было настолько же точно, как и в собственную глупость в прошлом. Адам пошёл по городу в расцветающее утро, и дошёл он до таверны. Владелец за прилавком взглянул на Адама таким же взглядом, как глядели до этого десятки его товарищей по профессии: поверхностно и чисто. За шиллинг, кажется, и пару пенсов, Адам получил прибранную комнатку с запасом свеч; кровать, тараканов, как финики, и достаточно мягкую подушку, чтобы не проснуться на утро с защемленной шеей. Он получил место, где можно вздохнуть спокойно, – вдох, выдох. Это было место, где Адам мог спать в кровати, а не на асфальте. Здесь Адам мог раздеться догола и окончить свой единственный умысел вечера – он собирался вскрыть себе вены.

      Адам напился и с увлечением продолжал калечить себя всю ночь, но Бог не принимал его. Адам пережил переполох, дезорганизацию, панику; в тяжелой атмосфере октября Адам осмелился обратиться к старшему сыну врача, тоже лекарю по призванию, что в 1812 году подлатал его плечо с ранением. Намеками Адам разузнал о своём аномальном положении, но внятных ответов не получил, как анатомически возможна его неугасающая юность.

      И с каждым днём Адам активнее начал копаться в тайниках своего сердца. Он был в поисках силы, которая помогла бы перенести его горестную судьбу, и нашёл он там справедливую, ледяную злость, и дал он клятву восстановить эту жизнь… В ноябре Адам неуверенно начал посещать воскресные исповеди местного пастыря, статного, интеллигентного старичка; сидел Адам на задних рядах. Всё в миниатюрной церквушке внушало трепет ему, дрожащей твари. И через пару недель Адам осмелился на исповедь.

      – Я каюсь, Господь, ибо я согрешил, – начал Адам сквозь заслонку исповедальни.

      Он очень волновался. Он нервно вдыхал запахи церкви – ладан с ароматом припудренных цветов; Адам вдыхал аккуратные, прохладные, бесполые благоухания Святых даров. С него сходило 7 потов; у Адама дрожали колени. Он сказал всё, что мог, через стыд, через страх. И тогда священник принялся цитировать Библию:

      – Пусть не говорит грешник, что он не согрешил, потому что горящие угли возгорятся на голове того, кто говорит: я не согрешил пред Господом Богом и славою Его. Господь знает все дела людей и начинания их, и помышления их и сердца их. А как тебя зовут твои близкие, сын мой?

      – Адам Нил, – от упоминания своего имени Адам вжался в спинку стула.

      – А ты молишься перед сном, Адам? А перед едой?

      –