Храм на развалинах. Рубен Самвелович Аракелян

на тот, с запахом хвои. Затем послышался хруст и треск костра, сквозь еще опущенные веки пробивалось яркое пламя. Медленно приоткрыв глаза, отчасти из-за того, что они все еще болели, как и все остальное тело, а отчасти из-за того, что было ужасно страшно увидеть то, что могло сейчас предстать перед ее взором, она обвела взглядом небольшую лужайку в тесной низине, земляные края которой служили чем-то вроде стен. Повторив движение глаз, она увидела, что у, на первый взгляд имевшего естественное происхождение места есть крыша. Сломанные тонкие ветки с еще не успевшей пожелтеть листвой плотно прилегали друг к другу, образуя что-то вроде навеса над низиной. Это была землянка, входа в которую не было видно. Она осмелилась открыть глаза еще шире и теперь уже осмотрелась повнимательнее, обведя взглядом по периметру импровизированного жилища. Увидев напротив себя человека, которого не освещал потрескивавший костер, и которого она отчего-то не заметила прежде, она вскрикнула и хотела вскочить на ноги, но жуткая боль, пронзившая правый бок, будто бы сильным толчком сверху вернула ее в исходное положение. Незнакомец не шелохнулся. Он смотрел на нее своими блестевшими в пламени глазами на вымазанном грязью лице, медленно отрывая листья с небольшой веточки, которую держал в руках, и погружая их себе в рот, после чего так же медленно их пережевывая. Понадобилось несколько долгих секунд для того, чтобы уяснить, что он не представлял для нее угрозы. По крайней мере – сиюминутной. Наверно, в этот момент следовало бы испытать подобие замешательства, но события последних часов словно бы отучили ее удивляться. Он молчал и продолжал жевать листья, даже не моргая, пристально глядя ей прямо в глаза. Способность читать чужие мысли сейчас была бы как нельзя кстати, вероятно, именно для таких случаев ее и придумали. Этот тяжелый и могущий означать абсолютно все, что только можно было себе представить, взгляд доставлял почти что физический дискомфорт. Очевидно, он ожидал от нее какой-то реакции, чтобы уже на основании этих действий или слов сделать какие-то собственные, ясные только ему одному, выводы, но она не могла себя даже заставить посмотреть в его глаза дольше, чем долю секунды, не говоря уже о словах или, тем более, действиях. Во всей этой до крайности странной ситуации очевидно было только одно – он спас ее, и теперь она в относительной безопасности. По крайней мере, в сравнении с тем положением, в котором она была, прорываясь сквозь лесную чащу, преследуемая чем-то необъяснимым. Перед глазами вновь возникла вспышка, в которой мужчина тянется к ней окровавленной рукой, а через мгновение исчезает где-то в темноте. Наверно, в этом относительном покое можно было уже подумать о том, что именно приключилось, расслабить наконец собственное сознание, дав ему хоть немного проанализировать случившееся и увиденное, но невероятный страх, словно сигнальный предохранитель, пропускал через все тело все новые и новые импульсы озноба всякий раз, как только она пыталась вспомнить то, что преследовало ее. Будто